Сборник рассказов

— Юльк… Я больше не могу. Я на улицу ходить не могу! А знаешь почему?

— Знаю. Там девки на каждом шагу. Красивые, загорелые, в майках на полпузика, с фоткой Дикаприо-о-о-о…

— С Дикаприо-о-о-о…

— О-о-о-о-о-о!!! (Хором) Дикаприо-о-о-о!!!

— А мы? А мы как два, блять, трамвая! Я ног своих уже три месяца не вижу!

— А я песду полгода не брила! Патамушта тоже её не вижу!!!

— Су-у-у-уки!!! (Хором)

— Юльк, а у меня щас справа нога вылезет.

— А у меня пятка слева. Вот, щас… Смотри!

Смотрю на Юлькин огромный живот, и вижу, как слева на нём появляется выпуклость, которая медленно начинает переползать куда-то вправо. И тут такая же выпуклость, только справа, вылезает уже на моём пузе.

Сидим, чешем животы:

— Лерка, — говорит своему животу Юлька, — спи уже. Хочешь, я тебе ананас дам?

— Андрей, — сурово и громко обращаюсь к своему пузу, — перевернись на другой бок, шоле… Ты мне на аппендикс лёг. Прям чую.

— Девки!!!! — в комнату врывается моя младшая сестра, и заставляет нас оторватся от священной медитации, — Девки!!! Дайте мне обручальное кольцо на десять минут, а? Срочно надо… Ну, не будьте вы жопами?

— Я, например, буду жопой. Мне похуй. Кольцо не дам.

Я разозлилась на сестру. Что, вообще, за мерзкая привычка заходить ко мне в комнату без стука, в момент священной медитации?

Юлька, сожрав кружок консервированного ананаса, уже, видимо, достигла просветления, поэтому благодушно потрепала Машку по светлой головёнке:

— Гадать собралась, зассыха? На мальчиков-женишков?

Машка покраснела:

— Нет… Не совсем… Это Наташка придумала…

Наташка Калинина, Машанина подрушка, давно получившая в наших с Юлькой беременных кулуарах погоняло «Мишка Гамми» за толстую жопу и рост в метр триццать, подсадила мою двенадцатилетнюю систер на фанатичное поклонение группе «Иванушки Интернешнл». Подсадила плотно и безжалостно. Патамушта ей наверняка было очень скушно лазить в одиночестве по помойкам, выискивая обрывки газеты с фотографией Кирилла Андреева, которой кто-то ещё в прошлом году вытер жопу. И вот уже год моя младшая сестрёнка каждый вечер притаскивает домой ворох какой-то хуйни, среди которой я пару раз видела грязные полиэтиленовые пакеты с затёртыми лицами Иванушек, и развешивает добычу на стене. А потом сидит возле неё, и рыдает, наслаждаясь миазмами, и песней «Тучи, тучи, а тучи как лю-ю-юди». Зрелище, если что, пиздец депрессивное. Машку было жалко. Но не настолько, чтобы я погнушалась её атпиздить за то, что она проебала мой фотоаппарат за очередном концерте своих кумиров. Атпиздила безжалостно.

И вот щас Мишка Гамми вновь затеяла, судя по всему, какую-то мерзкую хуйню.

Я сложила руки на животе, и важно, как подобает старшей сестре, которой завтра-послезавтра уже рожать, сказала:

— Или ты мне щас говоришь, что за гадость выдумала твоя Калинина, или я встану, и ткну ей в ебло лыжной палкой. Ибо я её не люблю. Кстати, могу и атпиздить.

Машаня насупилась, и решила ничего не отвечать беременной сестре, переключив своё внимание на обожравшуюся ананасами добрую Юльку:

— Ершова, дай колечко, а? Ну пожа-а-алста…

— На. В жопу попрошайка…

Машаня взвизгнула, и упиздила к себе в комнату. А я посмотрела на Юльку:

— Ну вот чо ты сделала, а? Щас Гамми Машку какой-нить хуйне научит. Мне Иванушек мало что ли? К тому же, даже подзырить нельзя, чо они там делать с твоим кольцом будут. Они дверь закрыли. Суки.

Юлька вздохнула:

— Ну вот чо ты за человек такой? Тупой, жадный и недальновидный. Кто мне вчера рассказывал, что у тебя розетка из стены вывалилась, и теперь у тебя тут окно в Париж? То есть, к Машке в комнату.

Ыыыыыы! Точно! У меня вывалилась розетка. Старая такая розетка. Которая торчала в стене как прыщ на носу у девственницы, и я завесила её пирсиццким ковром. Хотя ненавижу ковры на стенах. Но у мужа руки не доходили её перенести ниже, а розетка была сквозная. То есть, теперь у меня в стене получилась нехуйственная такая дыра размером с блюдце, с прямым выходом в Машанину дрочильную келью. Как я забыла?!

Мы с Юлькой переглянулись, и одновременно кинулись задирать персиццкий ковёр, с целью подзырить чо там за мистическое мероприятие Гамми затеяло.

Зырим в дыру. Там пиздец.

Горит свеча в виде абизьяны. Это у нас мама любит коллекцыонировать свечи в виде жывотных. Про себя я сразу отметила, что за сожжённую абизьяну Машке дадут пизды. Ну вот, горит абизьяна, отбразывая зловещие тени на развешанные по стене ебальники певунов Иванушег, а на столе стоит стакан с водой, над которым, трепеща, склонились Машка и Гамми, которые дрочат в нём привязанное на нитку кольцо.

— Это чо? — шепчу я Юльке, — Они ёбу дались?

— Заткнись. Это они гадают, дура.

— А как?

— Ну ты чо, не знаешь что ли? Щас они будут хуйню разную спрашивать, а кольцо им отвечать будет?

— Чо, прям так и ответит?!

— Заткнись ты уже, а? Смотри. Щас поржём.

Ну, сморю. Абизьяна уже до половины сгорела, а Машка с Гамми всё сиськи мнут, в стакан зырят, и молчат. И вдруг моя систер, таким трупным голосом жрицы Вуду, ка-а-ак заголосит на ультразвуке: