Сборник рассказов

— Эй, я уже всё! — Непонятно сказал Вова, и сунул мне что-то в руку.

Это «что-то» было горячим, и сильно напоминало хуй. Настолько сильно, что я заорала:

— Это хуй?!

— Это хуй. — Подтвердил Вова. — Нравится?

— Нет! — Покривила я душой, паникуя. Потому что хуй был очень даже ничего. Только к такому повороту событий я была совершенно не готова.

— Ишь ты, — обиделся Вова, — всем нравится, а ей не нравится. Соси давай, холодно ведь.

— Слышь, Вова, — я повысила голос, — я пять лет проучилась в музыкальной школе. У нас в хоре тридцать человек пело. А слышно было только меня одну. Это я к тому, что я щас заору на весь район, сюда прибежит мой брат Борян, и оторвёт тебе твой огрызок.

— Какой ещё Вова?! — Искренне возмутился Вова. — И какой нахуй брат Борян?! У тебя сроду никаких братьев не было!

В мою душу закрались подозрения, и я полезла в карман чужой шубы, сильно надеясь на то, что её обладательница была курящей женщиной. Мне повезло, и хозяйка шубы была очень курящей женщиной, потому что в кармане я нащупала аж три зажигалки сразу. Две я немедля выхватила, и открыла огонь с двух рук.

Неяркий свет осветил совершенно незнакомое жирное ебло, и я заорала, выронив зажигалки. В темноте заругались матом:

— Блять! Где Ленка?!

— Какая Ленка?

— Фокина! Из семнадцатого дома!

— А я ебу, где твоя Ленка и семнадцатый дом! Я Лида, сестра Боряна! Где Вова с сисями, тварь?!

— Какой Вова с сисями? Где Ленка?!

В общем, через пять минут мы подружились. Жирное ебло звали Толиком, и он, в принципе, тоже был ничего такой. Ненамного хуже Вовы. Особенно после того как убрал хуй обратно.

— Так, получается, ты свою Ленку проебал у гардероба? — Я смеялась, и дружески пихала Толика в бок.

— А ты своего Вову где просрала? — Басисто хохотал Толик. — Ничо хоть мужик-то был?

— Не успела рассмотреть. — Призналась я, и доверчиво прижалась к Толику. — Ты ведь отведёшь меня домой к Боряну?

Брата мы обнаружили возле подъезда. Он был зол, и ел сырые сосиски из сопливой вакуумной упаковки. Из окон на пятом этаже неслось знакомое «Путана, путана, путана!»

— Припёрлась! — Заругался Борян, — я весь район на уши поставил, её тут с фонарями ищут, а она хуй знает с кем шляется! Ты где его подцепила, гейша копеечная?

— С предателями не разговариваю. — Я насупилась и попробовала прошмыгнуть в подъезд.

— Куда? — Брат цепко ухватил меня за воротник ворованной шубы. — Я тут битый час стою мёрзну, домой пойти не могу — мне ж твой батя яйца оторвёт, если без тебя вернусь, вон, добрые люди сосисок мне из окна пульнули, а она ебало сплющила — и чешет! Чибиса кто забирать будет, а?

— Да пошёл бы он нахуй, твой Чибис. — Откровенно призналась я. — Нехуй нажираться в синюю сливу, если знаешь, что за твоей сракой охотится пидорас. Я чо, страховая компания что ли? Хрен ли я должна заботится о чибисовой жопе?! Я вообще завтра домой уеду, и ещё лет двадцать тут не появлюсь. Мне твой Чибис похуй совершенно. Пусти меня домой, друг всех пидорасов!

Я оттолкнула брата, и беспрепятственно проникла в подъезд.

При моём появлении в квартире оборвалась звонкая песня тёти, и тревожный сон моего папы. Меня пытались допросить на предмет местонахождения брата Боряна, и поругать на предмет ночного шляния в пятницу по неосвещённой местности, но я жалобно хрюкнула и уснула.

Утро было тяжёлым. Рядом, забывшись тревожным сном, спал брат Борян, сжимая в кулаке огрызок сосиски. Судя по всему, его мучили кошмары.

А меня мучила совесть.

Я встала и пошлёпала на кухню, где обнаружила задумчивого папу.

— Папа, — я села с ним рядом, — у меня есть стойкое чувство, что нам пора ехать домой.

— А у меня есть стойкое чувство, что я вчера пил с пидорасом. — Папа поморщился. — Необъяснимое такое стойкое чувство, которое сильно обостряется при воспоминаниях о вчерашнем уроде в сеточке. Тебе он не показался странным?

Тётю свою я любила. Даже несмотря на «Путану» и жадность до денег. И вламывать её папе было нельзя.

— Никаких пидорасов не было. — Я врала папе прямо в ясные глаза. — Твоя сестра никогда не пригласила бы в дом пидора, даже если у него бабла как у этого Кузьмы. Поехали домой, пап.

… Через два дня мне позвонил Борян и скорбно сказал:

— Мы потеряли Чибиса. Навсегда. Сегодня я его видел. На нём была новая куртка и виноватое ебло. На куртке небрежно висел ценник, а на ебле — глаза человека, познавшего хуй Кузьмы. Я видел цифру на ценнике, и немужскую печаль в его глазах. А виновата в этом ты, Лида. Я кончил.

Трубка запищала короткими гудками, а я заплакала.

Ночами мне снился Кузьма в красном кружевном корсете, и Чибис в трусиках-недельке с надписью Monday. Кузьма растягивал в дьявольской улыбке ярко накрашенный рот, и хлестал Чибиса по щекам кружкой Эсмарха. Чибис смотрел прямо на меня, и в ушах стоял его отчаянный крик: «За что-о-о-о, Лида-а-а-а?!»

Я просыпалась в холодному поту и слезах.

Так прошло страшных семь лет. А потом я встретила Чибиса в Москве.

Он меня подвёз до метро на новенькой Тойоте, похвалился свежим маникюром, и отругал за немодный парфюм. Куртка у него тоже была ничего такая. Без ценника, правда.