Сборник рассказов

-Я не боюсь. Но, мне кажется, пока рано. Или нет?

-Рано, конечно. Не волнуйся, тебе еще многое предстоит сделать.

-Что, все-таки, самое трудное? – стараюсь вернуть разговор в прежнее русло.

-Ну, кроме того, о чем я уже говорила…это ваше понимание. Когда приходишь, и человек тебя уже видит…и все понимает. Очень тяжело. Эти глаза…

-У всех?

-Нет, конечно. Некоторые улыбаются, они рады мне. Это избавление. Ведь боль действительно бывает невыносимой.

-Твой мир, это последняя остановка?

-Ты видишь здесь кого-нибудь, кроме нас? – она пожимает плечами, – тут живут только цветы, и я. Остальные идут дальше. Только, пожалуйста, не спрашивай: «куда?» Я далеко не все знаю, это во-первых, а во-вторых, не могу ничего рассказывать. Только о себе, любимой. Я проводник, избранный Им, и все, – она грустно улыбнулась, – порой очень капризный проводник.

-Тогда расскажи, как ты понимаешь, что кому – то…

-Пора? Не смогу. У тебя же этого нет. Хотя…ты же понимаешь, что любишь какого-нибудь человека?

-Да.

-Вот и я, так же, наверное, чувствую, что кто-то пойдет домой…

-Много работы?

-В последнее время, очень. Вроде и глобальных катастроф нет, войн…не понимаю.

-А…кто ты? Ну…

-Я поняла. Наверное, часть Его. Хотя не уверена. Для вас, юноша, – она присела в шутливом реверансе, – я просто Смерть.

-Очень приятно.

-В данных обстоятельствах, верю!

-А тебе запомнился кто-нибудь? Из великих?

-Знаешь, если человек ярко жил, это не значит, что он ярко умрет. По-разному. Даже самые мужественные люди…умирают не всегда мужественно.

-Ну, расскажи…

-Ох, не люблю я этого…вот пристал! – она легонько ущипнула меня за руку, – Кто тебя интересует? Классические герои? Наполеон боялся забвения, но он болел, ждал меня. Цезарь был в такой ярости, что даже ничего не заметил…

-Гитлер?

-Сам не догадываешься? Был в ужасе, – она помолчала, и добавила тихо, – кто сам, те вообще больше всего бояться. Боялись жизни, и меня, когда видят, тоже…

-Ты не устала? От всего этого?

-«Устала» – слишком земное слово. А я все-таки не человек.

Она неожиданно останавливается, поворачивается ко мне, смотрит в глаза.

-Мне надо идти. Работа, – Смерть пытается улыбнуться, – не хочу ее потерять!

-Я понял. Мне подождать?

-Нет, тебе нельзя здесь оставаться. К тому же, это надолго, я смотрю…

Мне кажется, или в серо-зеленых глазах блеснули слезы?

-Так что ты сейчас уйдешь, – она жмет мне руку, все еще невесело улыбаясь,– продолжим в следующий раз, хорошо?

-Хорошо.

-Ну, тогда пока.

Утром, по дороге на работу, я вспомнил ее слезы и подумал, что все-таки Смерть обманывает себя. Она очень устала.

Ночь в пустыне

В кабине душно, тесно, и вообще, меня укачивает. Я не люблю летать, не люблю самолеты, боюсь высоты.

-Вам плохо? – спрашивает, перекрывая шум мотора, летчик.

-Да нет, все нормально, – выдавливаю я кривую улыбку.

Он ободряюще похлопывает меня по плечу.

За бортом – ночь. Под крылом – море. Самолет летит в Африку.

Внезапно двигатель глохнет, наступает тишина.

-Что за … – летчик вглядывается в мерцающие огни приборов, поворачивается ко мне,– Топливо кончилось, не пойму почему. Видимо, в баке пробоина. Приготовьтесь, мы падаем.

-В море?

-Нет. Мы почти прилетели. Будем садиться в пустыне.

В этот момент я должен был испугаться, но не успел. Удар, скрежет металла, полет. Удар.

Очнулся я на песке. Надо мной были звезды, непривычно большие и яркие. Почему-то мне было хорошо. Может, я умер? Тогда это очень приятно. Спокойно, легко…

-Вам не надоело валяться? – идиллию прервал летчик, он наклонился ко мне и широко улыбнулся.

-Вижу, что вы живы. Ничего не сломали?

-Да вроде нет, – ответил я, поднимаясь и отряхиваясь.

-Повезло. А вот ему – нет, – кивнул он в сторону.

Действительно, самолету не повезло. Груда металла и дерева.

Мы сидим у костра, едим поджаренное на огне мясо, пьем коньяк из фляжки. Коньяк очень хороший, кстати. Я завернулся в одеяло, ужасно холодно, здесь, в Сахаре. Мы разговариваем. Говорим о доме, каждый о своем, о семьях, о жизни. Иногда замолкаем, на минуту или две, и снова потоком льются слова, невысказанные, спрятанные, которыми можно делиться только вот так, в пустыне. У костра, сложенного из обломков самолета.

-По существу я – философ, – говорит летчик. Просто в моей философии нет ничего сложного. Не обязательно подниматься в самую высь и опускаться на самое дно терминов и истин, достаточно просто внимательно посмотреть на человека, на любого человека, и начнешь понимать его, любить, жалеть. Хотя понимать – это главное. Многие говорят, что я никакой не философ. Возможно, они правы, эти многие…

-Я знаю вас давно, и тоже не считаю философом. Вы – летчик. Причем ваш полет не ограничен кабиной самолета. Хотя многое вы видите именно оттуда. А еще вы – аристократ, что меня всегда немного смешило.

-Ну да, меня тоже, иногда. Забавно, правда: я выхожу, из так называемых, избранных кругов, хотя сам всю жизнь болел за идеи равенства, свободы…

-«Испытывать стыд, когда видишь нищету»…

-Вот-вот.

-Мне нравиться ваша философия. Если это философия, конечно.

Он улыбается, но вдруг становиться серьезным, резко меняет тему: