Сборник рассказов №2

Была тихая лунная ночь. Со стороны реки неслись разудалые песни и пляски, треск костров, через которых прыгал народ, бурно отмечающий купальскую ночь. Трещали кусты, в которых молодежь чересчур активно возносила дань Ладе и Роженице, а по лесу, тем временем, сосредоточенно крались, ожесточенно сопя и перешептываясь, три тени: одна побольше и две остальные лишь самую чуточку поменьше.

Одна из теней постоянно повторяла: «Убью, убью, убью! Вот отдаст саморубы назад и тут же — на том же самом месте и зарублю!»

— Охолони ты, — шикнула на него соседняя тень.

— Сам охолони, — не успокаивалась предыдущая, — Алеш, скажи, что он тут мне рот затыкает? И вообще, кто у нас тут за воеводу?

— Т-с-с-с, — отозвалась третья тень.

— Да что вы, сговорились, что ли? — совсем обозлилась игнорируемая тень, — Вот ты бы, Алеша, мог бы Лихо поганое это и зарубить! Или зря тебе меч воротили? Одолжил бы мне его на время — уж я бы с этим нечистиком не стал бы долго речи молвить!

— Да охолони ты! — заорал Алеша во весь голос, — Сейчас вся окрестная нечисть к нам сбежится, и поминай, как звали, отправимся к Яге в гости! А я с ней с прошлого раза еще не помирился, когда сапоги-скороходы одалживал. И вообще, тебе же Лихо сказало, что на него саморубы наши не действуют.

Он сконфуженно умолк, и виновато глянул на своих товарищей, грозно глядевших на него. В лесу установилась прямо-таки подозрительная тишина.

— М-да… — многозначительно изрек Илья и, со вздохом, в котором смешались отчаяние и бессильная злоба, махнул рукой.

Только тут они заметили, что стоят на кромке широкой папоротниковой поляны, залитой серебристым лунным светом, о которой как раз и упоминало Лихо. Над поляной вились зеленоватые огоньки — верный признак того, что вот-вот пробьет полночь и распустится волшебный цветок.

— Предлагаю ваш разговор продолжить после, — сквозь зубы процедил Добрыня, нехорошо глядя на товарищей.

Алеша виновато понурился, а потом вдруг нахмурился, поднял голову и спросил:

— А разве только одна папороть может зацвести этой ночью?

Богатыри оторопело переглянулись: похоже, такой простой вопрос не приходил к ним в головы.

— Ну-у-у, — протянул Илья, — Честно говоря, понятия не имею. Может, и один…

— Навряд ли, — с сомнением сказал Добрыня, почесывая вихрастую макушку, — ежели папороти много, то и цветов должно быть тоже хоть отбавляй!

— Тогда отсюда следует другой вопрос… — опять сник Алеша, — Как мы узнаем, какой именно цветок нужен этому Лиху?

— Притащим ему все, да и все! — философски скаламбурил Илья, — Будем тут еще думы думать, что ли? Пускай сам со своим сеном разбирается, лишь бы мечи воротил! Дело я молвлю?

Добрыня с Алешей переглянулись и с некоторым опасением взглянули на Муромца.

— Илья, а лес-то, это, большо-о-ой, — с опаской откликнулся Алеша.

Илья на секунду задумался, а потом бодро выдал гениальную фразу:

— А чего нам искать какой-то особенный цветок, коли они все будут одинаковые?

— Илья-я-я-я, — вдруг тихо сказал Добрыня, — А, может, ну его, этого Лиха с мечами, а? Цветь папороти — она же клад открывает! Найдем один, поделим на троих, и будут у нас и мечи, и девки, и медовуха — сколько хочешь. Даже подвиги уже совершать не потребуется.

Двое богатырей тут же словно по команде повернулись к Добрыне. Илья, как старший по званию, стараясь скрыть волнение и алчный блеск в глазах, шепотом поинтересовался:

— А ты знаешь, как он это делает и что требуется?

— Знаю, — тоже шепотом отозвался Добрыня, — Все очень просто, коллега. Как зацветет папороть, надобно схватить цветок, зажать его в кулаке и спешить из леса вон, не оглядываясь. Будет нечистая сила тебя звать, окликать по имени, матушкой родной прикинется отцом, девкой красной, младенцем, только ты беги, не оглядывайся…иначе плохо будет.

— Ну-ну-ну, а потом, потом то что?

— Все, — развел руками Добрыня, — Цветок будет твоим, сможешь клады под землей видеть, язык зверей и птиц понимать, замки любые отпирать, иногда будущее видеть, но это уже так, брешут, по-моему.

— Так вот, стало быть зачем Лиху этот цвето-о-ок, — протянул Алеша, — Сам хочет все клады найти и себе присвоить.

— Стой, стой, стой! — нахмурился Илья. До него не сразу дошел смысл всех сказанных Добрыней слов, — Какая такая нечисть?

Добрыня пожал плечами.

— Илья, ну я ж, энто, его не добывал — не знаю, мож брешут люди, мож запугивают. Мне вон в детстве матушка говорила, что этого цветя-то и в помине нет — сказки, мол. А тут оказывается, наоборот все. Лихо ж врать не станет! Ну, я имею ввиду, в том, что ему самому надо…

И тут поляна озарилась ярко-красным светом, да таким, что глазам больно. Словно тысячи солнц разом взошли над лесом. Кое-как проморгавшись, богатыри разглядели много-много алых головок цветков, неспешно покачивающихся над зеленым морем разлапистых листьев папоротника.

— Вот и ответ на твой вопрос, Алеша, — широко улыбнулся Илья, — Да и на твой, Добрынь, тоже, — Скосим все, что можно ироду этому одноглазому, да и по цветочку лично себе оставим.

— Так давайте! — обрадовался Алеша, — Косите! А…а складывать во что? Мы ж мешок-то не захватили…