Сборник рассказов

Всем захотелось высказаться по поводу разбавления вина и роли характера в биографии великих людей. Раздался такой гвалт, что стоит удивляться, как он не разбудил башмачника и его жену. А затем мерно ударили часы. Только три раза. Но воцарилась такая тишина, что все и всё, что было в комнате и за ее приделами — сугробы на улочках, коты на крышами, опушенные инеем ветки деревьев, золоченый крест и петушок, венчавшие шпиль церкви и даже высочайшая звезда услышали тихое заклинание часов:

— Все знать, все знать… все видеть, все понимать… Любить, любить, любить…

— Он будет королем! — провозгласил высунувший бородатую голову из резной листвы пан. — Он перехитрит время.

….Много, ох много раз пробегала с тех пор по кругу неугомонная стрелка. Родившегося в чердачной комнате мальчика назвали Гансом Христианом. Все, щедро обещанные в новогоднюю ночь Гансу Христиау Андерсену дары, пришлись впору. Он запоем читал, бес конца фантазировал, легко сочинял, много и с любопытством путешествовал, описывая в книжках то, что видел в дальних странах. Взрослел, умнел, старел. Рядом трудились и старились верные часы. Однажды они даже закашлялись и умолкли. Тогда в комнате появился часовой доктор, похожий на аиста в очках, поковырял блестящими щипчиками в механизме. И вновь побежала стрелка, закачался маятник, настаивая на своем: «- Все знать, все видеть… не забывать, не забывать. Любить…»

Ганс Христиан так и поступал: все видел, ничего не забывал и знал даже про такие удивительные вещи, о которых другие и не подозревали. Например, ему точно было известно, что все сущее в этом мире — одна семья, созданная Творцом для радости. Он любил своих неисчислимых сестер и братьев — улитку, куст репейника, фарфорового пастушка, вороньи стаи, домовых и троллей, облака и листву, горошины, камешки, оловянных солдатиков, русалочек, принцев и бедных студентов, перышки, хлебные крошки, пыль на стекле — ну, короче — все–все. От понимал их язык, обычаи, характер, никогда не терял зоркости взгляда и жара пытливого сердца. Он, как никто другой, подмечал прекрасное в обыденном и пылко преклонялся ему — этот особенный человек. «Да вы умеете заметить жемчуг в любой сточной канаве, мой друг!» — сказал ему как–то известный писатель.

Уже первые сказки Андерсена принесли ему славу Величайшего Поэта. Маленькими изданиями сказок зачитывались до дыр, книги с картинками раскупались в пять минут, стихи и песенки из этих сказок заучивались детьми наизусть. А критики смеялись! Смеялись и незнакомые люди, встречая на улице нелепого чудака — они ведь лучше умеют оценить достоинства головного убора, нежели головы под ним.

Ну разве не смешон остроносый бледный господин в обвислом черном сюртуке с большим носовым платком в руках да еще с неизменным цветком в петлице? А шляпа? Ох, эта невообразимая шляпа — о ней придумывали анекдоты!

Андерсен был худ, носат, редкостно некрасив, хронически беден и… несказанно счастлив. Ведь он знал, что гадкий утенок превращается в лебедя и носил в своей душе могучие белоснежные крылья царственной птицы. Как завораживающе прекрасен был он, расправляя их, как дивно умел летать. Там — в своем сказочном измерении. А здесь — в скромном шутовском бытии — благоговейно прятал под обликом гадкого утенка свой радостный дар — видеть, помнить, любить.

Он жил один. Родители упокоились на тенистом кладбище под сенью желтого розового куста, цветущего густо и пахуче. Однажды под новый год совсем немолодой и очень уставший сказочник оказался в своей комнате в родном городе. За окнами взлетали фейерверки, превращая иней на стекле в цветные витражи, с площади доносились бравурные пассажи оркестра. Он зябко запахнул сюртук, зажег подсвечник на письменном столе и обмакнул перо. Взгляд привычно устремился в резные дебри часового терема, бледные губы растянулись в улыбке:

— Доброго вам здоровья, крестники… Э, видать сердчишко не только у меня пошаливает — он перевел запоздавшую стрелку. И часы в благодарность разразились звонким боем и выпустили на сцену самого вертлявого гнома. А потом и остальную «труппу». Теперь зачастую маленькие актеры забывали проявляться в положенное время или выскакивали все разом, толкаясь и сваливаясь друг на друга. Носатый старик высвободил запутавшихся гномов и они юркнули в свое тайное закулисье.

— Все знать, все видеть, ничего не забывать, — благодарно откликнулись часы.

— Любить и прощать! — добавил сказочник. — Так и живу. — Он подмигнул часам голубым хитрым глазом и почувствовал, каким ледяное дыхание коснулось его лица. Такое состояние он испытывал всякий раз, ступая в страну Фантазии. В этом состоянии соединялись легкая тревога, неизвестно откуда приходящие потоки слов, внезапное ощущение своей поэтической силы, власти над человеческим сердцем. Как будто со звоном отлетала крышка старого волшебного сундука, где хранились невысказанные мысли и дремлющие чувства, где было спрятано все очарование земли — все ее цветы, краски и звуки, душистые ветры, просторы морей, шум леса, муки любви и детский лепет. И воспоминания.