Сборник рассказов

Вольер с табличкой «Африканский лев» был занавешен грязным брезентом. Только сильно нагнувшись, можно было увидеть полинявшую кисточку хвоста хищника.

– Почему занавесили льва? – спросил я у работников зверинца. Они прохлаждались, курили сигареты и не обратили на меня внимания. Я прислушался к их разговору. Один из них с достойным видом делился воспоминаниями о том, как был рабочим в московском цирке, подбирал за животными. «Я всех знал по запаху их говна. Бывало, захожу в цирк – и уже чувствую, что Борька, суматрский тигр, нагадил». В это время из клетки со львом вышла Миша с ведром и шваброй. «Ну, что там?» – осведомился бывший рабочий цирка. «Наверное, уже сегодня царапки откинет!» – ответили ему. В этот момент в другом конце зоопарка раздались крики. Кто-то всё-таки вывел из себя верблюда. Он плюнул в обидчика и угодил ему прямо в лицо.

Ночью меня разбудил мощный звук. Это ревел лев. Рык был низким и прерывался старческим кашлем, от его величественных обертонов вибрировали стёкла. Мне стало страшно. Казалось, что лев совсем рядом. Я глянул на бабушку: она продолжала мирно спать. Я впал в панику, когда вой, страдальческий и трагический, вдруг поднялся до высочайшей ноты, из-за чего ещё сильнее застучали стёкла, и… оборвался. Наступила тишина. Слышны были только приглушённые встревоженные голоса из соседнего двора. По дороге проехала машина. Со стороны железной дороги донёсся непродолжительный гудок. Я заснул. Когда проснулся, обнаружил, что спал на кровати отца.

Утром весь городок обсуждал событие – в зверинце помер лев. Делалось это в таком тоне, с каким говорят о произошедшем землетрясении. Каждый вспоминал, где находился и что делал, когда завывал лев. Один сосед для пущего юмора рассказывал, что находился в туалете во дворе и чуть не провалился от страха в выгребную яму.

В это утро я усыпил бдительность бабушки и явился в школу в летней сорочке с короткими рукавами. Был февраль, но дни стояли солнечные и сухие. Мне не было холодно, и поэтому я решил, что можно выйти из дома налегке. Прохожие оглядывались, а сверстники называли меня чокнутым. Классная руководительница отвела меня в сторонку и с озабоченным видом спросила, знает ли бабушка о том, как я вырядился. Получив отрицательный ответ, учительница печально покачала головой и отправила меня домой одеться потеплее.

Чтобы срезать путь и не попадаться на глаза знакомым, пришлось идти вдоль железной дороги… Я проходил зверинец с тыльной стороны. Его задние ворота были открыты настежь. Оттуда на меня пахнуло горячим утробным духом. На задний двор заводили старую белую лошадь. Под тяжестью лет её скелет осел, она раздалась вширь. Редкий хвост. Её давно неподкованными копыта глухо цокали об асфальт, на местами полинявшем теле виднелась розовая с голубоватым оттенком кожа. Из сарайного типа помещения, широкий вход которого закрывало замызганное полотно, вышел рыжий бородатый мужик в халате, как у мясника, с огромным ножом. Я стоял на железнодорожной насыпи, немного выше уровня пустыря. Когда слегка раздвинулось полотно, закрывавшее вход в сарай, солнечный свет выхватил из темноты красные подтёки, через которые шастали тени. Наверное, крысы.

Завернув за угол, я увидел Нугзара, прилипшего к той самой щели с видами на гиену. «Опять денег нет? Может быть, одолжить?» – крикнул я ему.

Подходя к дому, я почувствовал неладное. Дверь была бесприютно открыта, распахнута настежь. Внутри дома тревожно суетились люди. Из Тбилиси пришла скорбная весть.

Отца похоронили в деревне, на семейном кладбище. Когда я с матерью и бабушкой вернулся в городок, зоопарк не застал. На пустыре играли в футбол мальчишки с еврейской улицы, с другой стороны моста.