Я был совсем маленьким, когда произошло это событие, – сидел на шее своего отца и смотрел на происходящее. К концу 60-х городок вырос до средней величины промышленного центра, с монструозным заводом, который, казалось, пытался затмить своим коричнево-красным дымом небо, а река, протекавшая через город, была иссиня-чёрная из-за его выбросов. Через неё был перекинут бетонный мост. На другом берегу теснились хрущобы. Для промышленных целей вырубили сад семейства С., разрушили дом, взамен им выделили квартиру в новостройках на первом этаже.
Ко времени моего повзросления С. давно вышел на пенсию. В городе футбол быстро вытеснил по популярности фехтование. Я сам занимался борьбой. Об успехах местных фехтовальщиков только вспоминали.
С. было уже чуть за 80. У него появились проблемы с ногами, и он перестал появляться на улице. Помню, как, проходя мимо его балкона, я старался не смотреть в ту сторону. Там неизменно находился старик. По-прежнему чистый взор его голубых глаз настораживал прохожих, как и пыл, с каким он зазывал людей в гости. Иногда из комнаты появлялась сестра и заводила С. в комнату. Мой приятель, приходящийся внуком тому самому облагодетельствованному крестьянину, помогал старикам с их нехитрым хозяйством. Он рассказывал, что «старичина» совсем плох, бредит, рассказывает всем подряд что-то о царе, даже президента Франции приплетает, а потом переходит на французский.
Князь умер, его хоронили так, как причитается персональному пенсионеру, заслуженному работнику физической культуры и спорта, видному горожанину, родственнику, соседу… Умеющая голосить родственница ненавязчиво вплела в плач факт благородного происхождения С.
Народу пришло много. Впереди процессии с портретом усопшего шёл Юза. Он заметно обрюзг, ссутулился…
Лето 1914 года, как обычно, 1-я гвардейская кирасирская дивизия проводила на лагерных сборах под Красным селом. 10 июля состоялся смотр русской гвардии, на котором присутствовали император Николай II и президент Французской Республики Р. Пуанкаре. Гвардейцы произвели прекрасное впечатление отличной выучкой, слаженностью всех частей и подобранностью состава. Тогда по традиции в кавалергарды зачисляли высоких сероглазых и голубоглазых блондинов.
Молодой офицер князь С. был при полном параде. Его золочёные кираса и каска, серебряные фигурка орла и Андреевская звезда на каске сверкали на июльском солнце. В войсках ощущалось воодушевление.
Далее – или быль, или небылица. Проезжая вдоль строя кавалергардов, французский гость остановил свой взгляд на юном блистательном красавце в первых рядах. Он что-то шепнул царю. Царь переспросил у сопровождающего их генерала. Тот доложил: «Князь С., Ваше Императорское Величество». Некоторое время спустя князя определили в охрану российского посольства в Париже.
Пустырь
Раньше это место в городке было напичкано лавочками и мастерскими. Его расчистили и покрыли асфальтом. Образовавшийся пустырь примыкал к железнодорожному полотну, через которое был перекинут мост. С одной стороны его лестница спускалась к пустырю, другой конец сообщался с еврейской улицей.
Одну из границ высвобожденного пространства обозначала облупленная стена с остатками полинявших обоев. Сохранился даже портрет Сталина, вырезанный из журнала «Огонёк» и висевший, видимо, в каморке какого-нибудь сапожника.
Как-то я резвился на пустыре. Родители стояли чуть в сторонке и умилялись моим проделкам. Я заприметил дыру, зияющую у основания стенки. Вдруг непонятная сила потянула меня к ней, я даже пригнулся, чтоб разглядеть, что там внутри, и был в метрах пяти от стенки, когда из дыры неожиданно выскочила чёрная крыса. Она бросилась прямо в мою сторону. Её глаза сверкали злобой. Сильные руки оторвали меня от земли. Это отец одним рывком бросился ко мне и поднял меня над своей головой. Мать кричала от ужаса…
Сюда через мост с еврейской улицы в погожий день шумной ватагой перебирались мальчишки. Играть в футбол. Впереди всех обычно шёл рыжий Габриэл с резиновым мячом. Только он молчал. Остальные были многоречивы, даже когда гоняли мяч. Наблюдая их, отец произнёс: «Не знаю, какое из колен Израилевых они представляют, но в футбол играют плохо». В тот момент он держал руку на животе – сильно болела печень. Я же инстинктивно, с жутковатым чувством поглядывал в сторону того крысиного лаза. Кто-то из футболистов вставил в него кирпич.
Однажды, спускаясь по лестнице моста, футболисты увидели, что пустырь заставлен огромными разноцветными ящиками. Один ящик был лилового цвета. Рабочие с нехарактерной для этих мест внешностью – русские мужики в телогрейках, ушанках и с бородами – на самой середине площадки ставили столб, верхушку которого увенчивала тарелка мегафона. Заметив происходящее ещё с моста, евреи остановились на лестнице. Так и остались стоять в глубоком молчании, охваченные оторопью, словно наблюдали высадку гуманоидов.
– Слуши, ми здес футбол играем, – прерывая молчание, обратился Габриэл к мужику, возившемуся у ближайшего к лестнице ящика.