Сборник рассказов

Эдик пригласил меня на празднование чего-то семейного и там я познакомился с его отцом, и тот мне жаловался когда мы вышли покурить на чёрствость секретарш и трудности перепечатки доклада…

Дочка Андриановых вышла замуж за «рыжего» сына Фридманов, они живут за рубежом, а Эдика уже нет в живых.

Последний раз с Эдиком мы виделись в квартире Фридмана (в ней ранее жил авиаконструктор Миль), а собирались мы по случаю выхода из печати первой книги Изи…

Моя память удивительным образом избирательна, и избирательно настолько, что меня это мучает.

Я плохо помню Алика на 42-ом километре, помню хозяйку дачи Киру Андреевну и ее старенького отца Андрея Абрамовича — Алик остается неким символом.

Я помню необъятных размеров пожилую женщину Зинаиду Марковну с ее неудержимой активностью и жизнелюбием, но не помню бабушку — она тоже символ.

Я хорошо помню утреннюю платформу с озябшими девушками в разноцветных пластиковых плащах, но не помню — а где я тогда работал?

Я помню, что забор участка Елизаветы Акимовны оказался совсем невысоким — а я когда-то влезал на перекладину чтобы выглянуть на улицу, но совершенно не помню бытовых подробностей жизни тогда, с Аликом, с мамой, с бабушкой…

Я помню, что рядом с участком Новиковых был заброшенный участок с громадной дачей довоенной постройки (очень похожей на дачу Зинаиды Марковны) — и участок, и дом были поделены на две части и единый дом состоял из зеркальных половинок…

Я помню громадные дачные участки — у Каменских сплошной редкий лес и сплошная тень, у Новиковых деревья от дома в сторону станции и ухоженный участок с воротами и местом для въезда автомобиля.

Я помню проулок между кварталами, выложенный таким крупным булыжником, что там не только ездить, но и ходить было невозможно.

Но… Меня всегда удивляли подробность и дотошность мемуаров — например, Анны Павловны Керн.

А у меня мозаика каждодневного существования не складывается в единую картину и там такие пробелы и выбоины…

Но между этими дачными сезонами на «42-ом километре» были и другие места Подмосковья…

…Снятся мне гудки электричек
И поселок поутру сонный.
Помнят здесь меня аж три дома,
Подозреваю, что был четвертый.
И на всех досках половиц
Бегал мальчик еще несмышленый.
Вру, на третьих бегал мой сын
К моей радости неразделенной.
Ну и где ты, поселок сонный?
Где дома, что века пережили?
Где вы годы, что пролетели
И зачем-то в душе ожили?
Сроки вышли.
Я — на конечной.
Дальше пропасть,
Покой и нежность.
Я уйду с улыбкой беспечной,
Вспоминая поселок дачный…

УЧИЛИЩЕ ФИДЛЕРА

Нас, пацанву конца войны, чем-нибудь удивить было трудно.

Теперь стало модно отлавливать на улице молодых людей — чаще девушек — и задавать им странные вопросы типа: с кем на Куликовом поле воевал Кутузов, кто утонул подо льдом загнанный воинами Кутузова, с кем его величество Багратион заключил мирный договор…

И получать не менее удивительные ответы.

Я не помню, чему меня учили в школе на уроках истории, но хорошо помню учителя истории. Плотный мужчина в полувоенной форме, неизменно сдержанный и вежливый по фамилии Левин.

Помню один случай — нянечка за что-то сильно нас ругала, а он подошел к двери в класс.

Как он ругал эту нянечку! Ругал сильно, без привычных нам нецензурных слов, но громко и выразительно. Главное, что он повторял несколько раз — нельзя кричать на детей.

А потом спокойно вошел в класс и как всегда спокойно поздоровался с нами.

Мы потом узнали его историю, историю разжалованного полковника.

Рота рывком овладела небольшим концентрационным лагерем — еще не успели заледенеть трупы расстрелянных, еще не остыли автоматы.

Полковник построил оставшихся заключенных и спросил — что с ними делать?

Смерть! Смерть!

И всю съежившуюся толпу охранников и обслуги расстреляли враз.

А полковника разжаловали за расстрел военнопленных.

В те годы преподаватели-мужчины были редкостью — у нас на всю школу были два: этот историк и математик, быстрый без возраста Александр Соломонович Ходоров, или попросту Соломон.

Соломон любил нас и ругательски ругал — «волос длинный, ум короткий!».

Это потом появился преподаватель литературы, напрочь отучивший нас от нее, но это другая история.

Угол Лобковского переулка (ул. Макаренко) и Чаплыгина раньше и теперь. Слева, в глубине переулка, надстроенное училище Фидлера.

Когда мелкота во дворе ковыряясь в земле выкопала комок, оказавшийся пистолетом, никто не удивился.

Пистолет и пистолет. Небольшой, видимо Браунинг.

Пистолет сразу отобрали старшие ребята и он исчез на какое-то время.

Потом он объявился, отмытый и отчищенный, и даже действовавший.