Сборник рассказов

Запыхавшись и спотыкаясь, меня нагнал Джексон Бера.

— Что стряслось? — окликнул я его. Может быть, я не хотел упустить шанса похвастаться. У меня было двадцать три лица, двадцать три органлеггера в одном портфеле в моей руке.

Бера остановился.

— Где вы были?

— Работал. Честно. Что за спешка?

— Помните того продавца наслаждений, за которым мы следили?

— Грэхема? Кеннета Грэхема?

— Именно его. Он мертв. И виноваты в этом мы! — С этими словами он побежал дальше.

К тому времени, как я догнал его, он был уже в лаборатории.

Труп Кеннета Грэхема лежал лицом вверх на операционном столе. Его вытянутое, впалое лицо было бледным и ничего не выражающим, размякшим. Оно было пустым. Со всех сторон голову окружала различная аппаратура.

— Как дела? — спросил Бера.

— Да никак, — ответил врач. — В этом нет вашей вины. Вы достаточно быстро поместили его в глубокий холод… — Он пожал плечами.

Я тронул Бера за плечо.

— Что произошло?

Бера еще не отдышался после своего бега.

— Видимо, что-то просочилось Кеннет попытался сбежать, но мы накрыли его в аэропорту.

— Можно было и подождать. Посадить кого-нибудь с ним в один самолет. Наполнить салон СТГ — 4.

— А помните переполох, когда мы в последний раз применили СТГ — 4? Эти чертовы журналисты!

Бера весь дрожал. И я не осуждал его.

РУК и органлеггеры ведут очень странную игру, в некоторых деталях довольно сходную. Органлеггеры должны доставлять своих доноров живыми, поэтому они всегда вооружены иглопистолетами, стреляющими кристаллами усыпляющего вещества, мгновенно растворяющегося в крови. Мы пользуемся точно таким же оружием и примерно по той же причине — преступника следует сохранить для судебного разбирательства, а потом для правительственного госпиталя. Поэтому от агентов РУК требуется, чтобы они ни в коем случае не убивали.

В один прекрасный день я научился этой истине. Некто Рафаил Хейн, с недавних пор считающийся органлеггером, попытался добраться у себя дома до кнопки экстренной сигнализации. Если бы ему это удалось, на свободу вырвались бы самые жуткие силы ада, люди Хейна сделали бы мне укол и я оказался бы рассортированным по частям в отдельных камерах хранилища органлеггеров, принадлежавшего Хейну. Поэтому я задушил его.

Рапорт об этом был заложен в память компьютера, но только три человека знали об этом. Одним из них был мой непосредственный начальник Лукас Гарнер. Второй была Джули. Пока что Хейн оставался единственным убитым мною человеком.

А Грэхем стал первой жертвой Бера.

— Мы взяли его в аэропорту, — рассказывал Бера. — На голове у него была шляпа. Жаль, я не обратил на это внимания, не то мы могли бы действовать быстрее. Мы начали окружать его, держа наготове иглопистолеты. Он обернулся и увидел нас. Сунул пальцы под шляпу и тут же упал без памяти.

— Он убил себя?

— Да.

— Каким образом?

— Посмотрите-ка на его голову.

Я придвинулся к столу поближе, стараясь не мешать врачу, который, как полагалось по правилам, пытался извлечь из мертвого мозга информацию индуктивным методом, но у него ничего не получалось.

На самой макушке Грэхема виднелась плоская продолговатая коробочка из черной пластмассы, почти вдвое меньше колоды карт. Я прикоснулся к ней и сразу понял, что она прикреплена к черепу убитого.

— Дроуд. Нестандартный и слишком большой. В нем батарейка.

— Вы знали, что у него привычка к электростимуляции?

— Нет. Мы опасались устанавливать аппаратуру для слежки у него дома. Он мог обнаружить ее и скрыться. Посмотрите-ка на эту штуку еще раз!

«С формой дроуда что-то не так», — подумал я.

Черная пластмассовая коробочка наполовину расплавилась.

— Высокая температура? — пробурчал я себе под нос.

— Он взорвал батарейку разом, — кивнул Бера, — послав весь ее убийственный заряд прямо в мозг, точнехонько в центр наслаждения. И, господи, Джил, о чем я все время думаю — на что это было похоже? Джил, какие ощущения он мог в себе этим вызвать?

Я похлопал его по плечу, пытаясь успокоить его и сам успокоиться. Мне уже давно лезли в голову мысли по этому вопросу.

Вот лежит человек, вжививший электрод в голову Оуэна. Была ли его смерть кратковременным адом или исступленным восторгом райского наслаждения? Я надеялся, что адом, но поверить в это никак не мог.

Во всяком случае, Кеннета Грэхема больше нет в этом мире — он не объявится где-нибудь с новым лицом, новыми узорами на сетчатке глаза и отпечатками пальцев, в общем, всем тем, чем могли его снабдить подпольные хранилища.

— Ничего, — сказал врач. — Его мозг практически выжжен. Тех крупиц нервных связей, которые сохранились, недостаточно, чтобы наскрести что-то осмысленное.

— Попробуйте еще раз, — попросил Бера.

Я незаметно вышел из лаборатории. Возможно, попозже я поставлю Бера выпивку; он, похоже, в ней нуждается. Бера был одним из таких людей, в ком сочувствие к ближним очень обострено. Я понимал, что он почти физически чувствует жуткую волну исступления и краха, пережитую Грэхемом, когда он покидал этот мир.