Сборник рецептов моей бабушки

Когда мне было десять, я всем девчонкам во дворе рассказывала, что знаю французский (это не было правдой), в доказательство я пела песню Кати Лель на французский манер, коверкая слова. Откуда это было в моей голове? Не знаю. Мое любимое слово того периода — «ля бурже».

Когда мне было двадцать, я обожала Ремарка, Саган, Мопассана, Андре Моруа. А на втором курсе филфака выбрала для курсовой работы роман «Пена дней» малоизвестного французского писателя Бориса Виана. Это было про эпатаж, про странности, про «вне рамок и правил». Мое любимое слово того периода — «кальвадос».

Когда мне было двадцать, я устроилась во французский магазин косметики. Каждый день на репите крутились одни и те же французские треки. Я протирала стеклянные флаконы с парижскими парфюмами, красила губы яркой помадой, подводила стрелки. Я обожала рассказывать южным женщинам о составах кремов и духов.

Я учила их: «не понюхать», а «послушать». Мое любимое слово того периода — «нероли» (эфирное масло из цветов горького апельсина).

В те же двадцать, я любила надевать черное маленькое платье и черный берет. А волосы завивала в кудри. И бежала на каблуках за троллейбусом. Один мой друг сказал мне, что я похожа на француженку.

Спустя столько лет тщательной подготовки мы с НИМ встречаемся. У меня с собой красный берет, помада от DIOR, несколько слов на французском, которые ждут своего часа в заметках.

И тут либо с первого взгляда, либо никак. Самолет приземляется почти в полночь. У кареты есть все шансы превратиться в тыкву. Я вижу мерцающие огни Эйфелевой башни. Закрываю глаза. Потом снова открываю. Блистает! Рядом со мной сидят французские дети лет десяти, что-то щебечут между с собой. Я снова закрываю глаза. И открываю. Настоящая!

У меня не было шансов НЕ влюбиться. Я слишком долго готовилась к этой любви, поэтому она приземлилась в моем сердце. И вряд ли уже когда-нибудь от туда улетит.

В мыслях так и крутится фраза, когда-то сказанная, бабушкой:

— Тебе очень идут шляпки, в этом ты на меня похожа. А мне говорили, что я в молодости вылитая француженка.

Мы с тобой, бабушка, француженки. И совсем не важно, какие у нас волосы: прямые или завитые.

Рецепт четвертый

Две ложки рассыпчатого кофе и два сахара

В детстве мне нравился запах кофе и сигарет. Маяком стабильности для меня был дедушка, куривший на пятом этаже балкона из красного кирпича. Дом был белого цвета, а наш балкон — красного. Дедушка любил выделяться, ну либо красный кирпич был по акции, не знаю. Напротив дома красовалась школа искусств, обрамленная двумя большими елями. После занятий я выходила из широких деревянных дверей и искала глазами дедушку на балконе. Меня это успокаивало. Наверное, мне нравилось, когда он был дома.

Он часто приглашал меня постоять рядом с ним. На подоконнике лежала пачка сигарет с картинкой верблюда в пустыне (тогда еще не было никаких угрожающих надписей про смерть от никотина). Дедушка часто курил, продолжительно кашлял, задумчиво смотрел на качающиеся клены.

— Белка пробежала, смотри как скачет — он говорил и выдыхал дым в другую сторону, чтобы меня не задело.

Я едва доставала до подоконника, вниз смотреть было страшно. Тополя и клены соревновались с белым домом: кто выше. Я не докучала дедушку вопросами. Понимала, что вот этот момент из молчания и сигаретного дыма — что-то священное, что-то, что нельзя нарушать обыденными фразами.

Дедушка любил кофе. Вот такой пагубный дуэт — черный рассыпчатый кофе и сигареты. Сейчас понимаю, что дедушка даже никогда и не пробовал хороший кофе. Жизнь казалась слишком суровой. В ней не было место мягкой пенки капучино.

Но отчего-то этот простой ритуал: железный чайник на плите, свистящий и бурлящий, глиняная кофейная чашка цвета слоновой кости, стеклянная банка кофе с зеленой крышкой, купленная по акции в “Магните”. Все это отложилось в моем сердце отдельной главой. А запах кофе и сигаретного дыма навсегда остались самыми уютными запахами.

Спускаясь по самолетному трапу, я полной грудью вдохнула воздух. Он был сладкий, но с цитрусовыми нотками свежести. Такого вкусного воздуха я еще не встречала. Я думала, что оказавшись здесь, все будет абсолютно другим. Не таким как у нас.

Сколько раз я представляла эту встречу, мечтала вступить на этот аэропортовый асфальт. Когда на уроке географии нам показывали на карте сапожок, меня это особенно поразило. По-моему в тот момент я захотела стать модельером, постоянно рисовала женскую обувь, выводила на листе бумаги знакомую форму с каблуком.

И вот я здесь. В сердце гедонизма. На часах 5:20. Мы ускорили шаг, чтобы успеть на автобус. Мне не хотелось пропускать ни один уголок, сантиметр, миллиметр этого города. Глаза закрывались под тяжестью век, которые как тучи, закрывали закатное солнце.