Сборник "Шерше ля фам"

— Ага, не терпится? То-то. Мы хотели почтой послать, но… потом, видишь ли, у меня тут, в Питере, дела кой-какие образовались, я и решил сам доставить. — Андрей Иваныч снял с плеча висевший на ремне термос, поставил его на пол, вставил широкое толстое лезвие ножа в щель под крышкой посылочного ящика и, пользуясь им в качестве рычага, стал вынимать из деревянной планки маленькие гвоздики. Затем отложил нож, ухватил край крышки пальцами и дернул:

— Опа!

Адашев-Гурский потянулся к посылке.

— Нет-нет! — запротестовал Андрей. — Уж раз я сам доставил, то уж позволь, тэс-скать, в торжественной обстановке, из моих собственных рук, с наилучшими пожеланиями и прочая, и прочая… короче, с днем рождения!

— Вообще-то, он у меня у меня в январе.

— Пра-а-авильно. А сейчас как раз август. Разве нет?

— Справедливо.

— Ну вот. А ты говоришь… В общем, принимай подарки.

В посылочном ящике оказались: литровая банка варенья, толстые вязаные шерстяные носки, большой старинный штопор с деревянной ручкой, автомобильный буксировочный трос и небольшого формата затрепанная книжка в твердом переплете. Все остальное пространство было плотно заполнено ворохом смятых газет.

Адашев-Гурский взял в руки книжку, раскрыл и взглянул на титульный лист:

А. В. Немилов

Профессор Ленинградского Университета и Сельско-Хозяйственного Института

«Биологическая трагедия женщины»

Очерк физиологии женского организма 3-е вновь просмотренное и дополненное издание

С 11 рисунками

книгоиздательство «Сеятель»

Ленинград 1927

— Саша, — Андрей Иваныч постучал согнутым пальцем по раскрытой книжке, — эта вещь посильнее «Фауста» Гете будет. Я лично, читая, рыдал. Ну, просто рыдал, как дитя. Разве что не в крик.

— Спасибо, Андрюша. Я совершенно искренне тронут. Только вот… зачем мне трос? У меня и автомобиля-то нет.

— А это не ва-а-а-жно… Вон какая веревка, видал? Обязательно пригодится. Никогда ничего не знаешь заранее. Коснись чего — а у тебя хорошей веревки в доме нету. Разве это дело?

— Ну спасибо.

— А носки Мила сама вязала, и варенье — домашнее, не сомневайся.

— Спасибо, тронут. Правда. А ты надолго?

— Да нет. День-два. Мне тут нужно… короче, тебе это неинтересно. Да я уже почти все и сделал.

— А ты когда приехал? — Гурский взял штопор, банку с вареньем и направился на кухню. — Голодный?

— Утром я приехал, — Андрей пошел вслед за ним. — Тебе позвонил, не застал, посылку на вокзале оставил, в камере хранения, и делами занялся. Потом гулял. Да! Презабавнейшую сцену довелось мне наблюдать. Прогуливаюсь я возле Спаса на Крови, из термоса понемножку отхлебываю, а там, чуть в сторонке, стоит автобус, громадный такой, и из него япошки выходят, туристы. Все с головы до ног фотоаппаратами да камерами всякими обвешанные. Ну вот… и останавливается вдруг рядышком микроавтобус. Опускается у него спереди, ну, у переднего сиденья, справа от водителя, стекло на окне и высовывается оттуда, натурально по пояс, актер этот… который в телепередаче «Городок» выступает. Там еще один длинный такой, с усами, а это другой… как его?

— Стоянов.

— Да! Вот! Стоянов, именно. Высовывается из окна артист Стоянов в гриме Владимира Ильича. И громко так говорит: — Господа японцы, минуточку внимания!

— Те башки свои нерусские повернули и на него пялятся.

— Гутен морген! — он им говорит. — Май нейм из Ленин! Узнаете? — а сам пальцем себя в грудь тычет и улыбается. Они в ответ кивают, тоже улыбаются и объективы свои на него наводят.

— А теперь внимание! Этеншен! Готовы? А ю реди?

— Ее! Ее! — японцы ему. — Реди! О'кей!

— Ага. Вери гут. — Он неспешно засучивает правый рукав, сгибает руку в локте и другой рукой — опа!

— Во вам Курилы! — И укатил. Я радовался чуть не в крик.

— Да, — кивнул Гурский, — у нас это бывает. Так ты голодный?

Зазвонил телефон. Гурский прошел в комнату и снял трубку.

— Алло.

— Сашка? — услышал он голос Волкова.

— Нет, извините, пожалуйста, это воры. А хозяина дома нету. Ему что-нибудь передать? Вы говорите, не стесняйтесь, мы ему записку оставим.

— Умничаешь все… Слушай, приезжай сюда, а?

— А ты где?

— В кабаке. «На здоровье» называется.

— Лечишься?

— Да подлечился уже. Слегка. Но не до конца. Твою рожу увижу, может, стошнит. Глядишь и полегчает. Приезжай, а?

— Ой, Петя… — вздохнул Гурский. — Как-то не входило в мои сегодняшние планы нажираться. У меня завтра дела. А что случилось? Что-то голос у тебя нехороший.

— Да пошло оно все в жопу. А нажираться мы не будем. Зачем нам нажираться? Так… посидим культурненько.

— Ага. Конечно.

— Так ты подъедешь?

— А где это?

— Сейчас, у официанта спрошу.

— Так ты дай ему трубку, я сам выясню.

— Слушаешь? Большой, тринадцать. Это на Петроградской, недалеко от Тучкова моста.

— Ладно, найду.

— Давай быстрей, а? Не затягивай.

— Хорошо, — Александр повесил трубку.

— А чем Петр нынче занимается? — Андрей Иваныч усаживался вместе с Гур-ским в такси. — Я его лет десять назад, наверное, в последний раз видел. Он в милиции где-то вроде служил, да?