Сборник статей и интервью 1995-2000гг.

Однако, парадоксальным образом, с точки зрения западнических стандартов, насаждаемых самой интеллигенцией, эти кланово-групповые интересы являют собой антимодернизационный ресурс. Ведь неформальные клановые отношения, круговая порука и т. п. сдерживают модернизацию. Так в нашей культуре - как гуманитарной, так и политической - складывается забавная ситуация, когда модернизационные ценности отстаиваются в социальных формах, которые противоречат модернизации. Объективно люди не могут привнести в общество индивидуализм западного типа, так как сами к этому не готовы, но в то же время и не могут предложить альтернативные формы и ценности, так как идеологически они привязаны к западнической традиции. Славянофилы и почвенники в силу того, что модернизацию они отвергают в принципе, также не могут предложить никакой альтернативы. Ведь вопрос о модернизации поставлен не западниками. Он задан исторически, ситуативно. Так в тупик приходят все.

Х. Ж.: А что же с надеждами нашего культурного сообщества на эспертную функцию в постидеологическом обществе?

Б. К.: Да, с одной стороны, эксперты востребованы властью и элитами. Но, во-первых, востребованы не все, а во-вторых, не лучшие. Власть выбирает не по меритократическим критериям! Даже если выбран лучший, то он быстро деградирует. Он до такой степени погружается в бюрократическую игру, что не остается времени и интеллектуальных ресурсов для профессиональной рефлексии и саморефлексии. А не вести эту игру он не может, иначе он оказывается не эффективен в системе. Так надежды на возникновение экспертной функции интеллектуала обернулись массовой дисквалификацией экспертного сообщества. Люди утрачивают тот налет любительщины, который был всегда присущ русскому интеллигенту, но и не приобретают профессиональную компетентность. Нет корпоративной этики, нет системы стандартов. Разумеется, любительщина тоже не лучшее качество, но вот полулюбительщина - это уже нечто более интересное, так как от этого можно ждать нестандартных ходов мысли и идей.

Х. Ж.: А не значит ли это, что проблема состоит в том, что ни групповые интересы, ни поиск индивидуального успеха в равной мере не предполагают ценностей профессиональной корпорации? Не является ли корпорация в принципе хранителем автономного суждения и профессиональной этики?

Б. К.: Безусловно. Но я хочу подойти к этой проблеме с другой стороны. Есть одна очень важная особенность старой интеллигенции, которая пока осталась без внимания, - это ее социально-культурная однородность. Возьмем две крайности - московского академика (членкора, профессора) и сельского учителя. Так вот они - если мы берем советское время - будут читать одни и те же книжки, смотреть одни и те же фильмы, в один и тот же день они будут получать по подписке и открывать «Новый мир». Более того, не столь сильно и имущественное расслоение: при всей разнице профессорской и учительской зарплаты - это не разные миры. Ныне же, начиная с пресловутой реформы, началось стремительное расслоение - расслоение и горизонтальное, и вертикальное, одновременно. Горизонтальное - по социальной динамике, а по статусной - вертикальное. Большая часть академической среды просто выброшена из жизни, включая элиту - интеллектуальную элиту, разумеется. Та же часть, которая вписывается в новый порядок, начинает жить жизнью буржуазной. Так впервые русская интеллигенция пытается стать буржуазной! Более того, она пытается освоить буржуазность как идею.

Х. Ж.: Перефразируя знаменитый исторический афоризм, можно сказать, что это хуже чем аморальность, это - нелепость.

Б. К.: Это действительно нелепость. Когда Давид пытался визуализировать идеологию буржуазной революции, он писал картины не о лавочниках, а о древних римлянах. Во всех буржуазных культурах мы встречаем аналогичный феномен: речь идет не о том, чтобы изобразить лавочника в облике героя, а о том, чтобы дать лавочнику примеры героизма из другой эпохи или другой культуры. Во Франции - это был Рим, в Англии - Библия. Каждая культура имела свои references, для становления своего буржуазного мифа. Мы не найдем в эпоху формирования буржуазной культуры примеров прямого воспевания лавочника. Лавочник не эстетичен! Можно воспевать тирана, возможно эстетизировать насилие, восхвалять порядок и власть, но невозможно воспевать лавочника! Есть эстетическое измерение у власти - без этого не возможен был бы, к примеру, классицизм. Есть оно и у насилия. В торговле этого измерения нет.

Х. Ж.: Лавочник действительно не эстетичен! А есть ли социологическое объяснение этому эстетическому феномену?