Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

В советский период искусство старалось вырваться из ловушки идеологии. Не имея возможности открыто сказать, что с политической системой далеко не всё было в порядке, авторы уходили в описание быта, человеческих взаимоотношений, индивидуальных переживаний. Создатели лучших фильмов и книг того времени дали следующему поколению понять 'окопную правду', отстраняясь от идеологии и от глобальных вопросов - о причинах поражений в первые годы войны, или о том, что, в итоге, превратило эти поражения в победу.

'Штрафбат' идет обратным путем - от быта к идеологическим обобщениям. И тут авторам мгновенно изменяет не только чувство правды, но и чувство меры.

Начнем с того, что все положительные герои - убежденные враги советской власти. Если даже кто-то и был коммунистом до ареста, то в лагере или на фронте он обязательно 'перековался' и осознал порочность системы. Герои 'Штрафбата', как и персонажи официального советского искусства, невероятно сознательные. Если уж они усомнились в коммунистической идеологии, так сразу отвергли её всю без остатка. Выходит, сотрудники госбезопасности были правы, когда говорили, что 'у нас просто так не сажают'?

Не удивительно, что власовцы показаны в фильме с откровенной симпатией. Тоже, вот, люди за Россию сражались. Против коммунистов боролись. Только немного запутались: зря они всё-таки с немцами объединились. Иностранцы, всё-таки. А родную землю, мы, понятное дело, отдавать не должны.

Бойцы штрафбата постоянно, навязчиво и однообразно объясняют друг другу и зрителю, что воюют не за систему, а за Россию. Но только непонятно, о какой России идет речь? Видимо, о нынешней - ельцинско-путинской. Потому что в годы Второй мировой войны Россия называлась - Советский Союз.

Родина героев 'Штрафбата' - нечто совершенно абстрактное. Что-то такое, что положено любить, хотя никто не может толком объяснить, почему. Между тем для людей, сражавшихся в Великой Отечественной войне, родина была совершенно конкретной. Она была неотделима от их жизненного опыта - хорошего и плохого. В этой родине были Днепрогэс и ГУЛАГ, 'особые отделы' и фильмы Эйзенштейна, ужасы коллективизации и энтузиазм индустриализации. Множество людей осуждало репрессии, но поддерживало партию, ненавидело и боялось НКВД, но искренне восхищалось Сталиным, тайно саботировало бессмысленные партийные приказы, но умирало с партийным билетом в кармане. Можно считать это трагедией, можно называть абсурдом, но такова наша История.

Изрядная, если не большая часть репрессий приходилась не на врагов системы, а на её сторонников. Пользуясь метафорой тех же военных лет, 'артиллерия била по своим'. Именно ощущение чудовищной бессмысленности происходящего владело сознанием миллионов людей. Но даже подвергаясь гонениям, арестам, пыткам, многие из них продолжали оставаться убежденными сторонниками советской власти и идейными коммунистами. Об этом свидетельствуют тома мемуарной литературы, горы самиздата. Таковы многие герои запретных романов Василия Гроссмана и Александра Солженицына.

Герои 'Штрафбата' постоянно говорят о политике. Но говорят так, будто начитались перестроечной публицистики. Они нетвердо ориентируются в событиях тридцатых годов, смутно представляют себе различия между сталинистами и троцкистами, зато твердо знают, что всё зло от коммунистической идеологии. Эта линия проводится настолько последовательно, что диалоги персонажей становятся совершенно абсурдными. Один говорит, что коммунистическая власть преступная, другой горячо ему возражает, доказывая, что она злодейская.

Политзаключенные, которым по сценарию положено излагать основные программные тезисы авторов, естественно, не видят никакой разницы между Лениным и Сталиным. Например, Ленину приписывается ответственность за коллективизацию. Наверно. лет через пятьдесят кто-нибудь снимет фильм, персонажи которого будут путать Брежнева и Горбачева.

И дело не в том, в какой мере Ленин подготовил Сталина (а Брежнев - Горбачева, который, в конце концов, был его выдвиженцем в Политбюро). Это дискуссия для потомков. Для тех, кто живет в реальном времени, а не в неком абстрактном идеологическом пространстве, люди и события не сливаются в единую кашу, они сохраняют свои особенности и самостоятельное значение.