Любопытно, что авторы, постоянно провозглашающие в качестве принципа тотальное недоверие к буржуазным масс-медиа, оказываются крайне зависимы от них, как только речь заходит о чем-то лежащем за пределами их непосредственного опыта. Они пишут про “дни хаоса”, которые устраивают антиглобалисты во время саммитов, про форумы, представляющие собой “праздники непослушания”, про “ребячество и отсутствие рамок”, про то, что нет иерархий, вождей, центральных комитетов и “прочих взрослых штучек” (с. 16). Короче, какая-то веселая игра политизированных тинэйджеров.
На самом деле конфронтационные протесты последний раз имели место в Генуе весной 2001 года. Кстати, они были очень тщательно организованы и координировались не хуже военных операций (планировалось движение колонн, их состав, цели их действий, прогнозировалась реакция полиции и т. д.). В Праге, например, штабную работу делали немцы - die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert…
А социальные форумы представляют собой бесконечную череду конференций и семинаров, подготовка которых требует многомесячной бюрократической работы. За кулисами разворачивается борьба группировок, пытающихся склонить форум на свою сторону, а порой и манипулировать его участниками.
В общем, нормальная политика со всеми своими теневыми сторонами.
Что касается идеологии антиглобалистов, то по этому вопросу читатель вряд ли извлечет из энциклопедии какую-то полезную информацию. Например, В. Задирака уверен, будто участники движения отрекаются от ярлыка “антиглобалистов”, поскольку считают, что “глобализация - процесс непреодолимый” (с. 13). А как же быть, например, с книгой ведущего идеолога движения Уолдена Белло, которая так и называется “Де-глобализация”? Если бы автор статьи удосужился почитать не рассуждения либеральных комментаторов в “мейнстримной прессе”, а книги К. Агитона, А. Каллиникоса, субкоманданте Маркоса и других радикалов (упоминаю лишь тех, кто переведен на русский язык), то обнаружил бы, что со словом “глобализация” проблема совершенно иного рода. Сам термин введен официальной пропагандой искусственно, чтобы заменить непопулярные слова “неолиберализм”, “капитализм” и т. д. Соответственно движение протестует не против непонятной и условной глобализации, а против вполне конкретных неолиберальных реформ и капиталистической системы в целом.
Вслед за “мейнстримными” масс-медиа, авторы энциклопедии уклоняются от анализа сил, позиций, противоречий в современном радикальном движении, ограничиваясь общими словами про “различия”. Разница лишь в том, что буржуазные публицисты издеваются над различиями в среде протестующих (то ли дело раньше, когда враги капитала ходили монолитными колоннами с портретами вождей), а поклонники “радикальной альтернативы” боготворят “различия”, не вникая ни в суть вопросов, ни в аргументы спорящих.
Проблема энциклопедии в конечном счете не в произвольном подборе тем или неточности отдельных фактов (как раз фактический материал в книге богатый и достоверный). Проблема в отсутствии теории, концептуального анализа - не случайно статья “Альтернатива”, которая должна дать общее определение совокупности культурных и политических феноменов, объединенных своей “альтернативностью”, - одна из самых коротких и невнятных.
На первый взгляд, все более или менее ясно: речь идет об альтернативе “мейнстриму”, иными словами, буржуазной культуре и бюрократическим нормам. Однако все-таки, в чем состоит альтернатива? Объединена ли она какими-то общими ценностями, неприятием ценностей официальной культуры или только тем, что все эти явления официальной культурой на данный момент по каким-то причинам отторгаются? Отсюда и размытость, подвижность границ между “мейнстримом” и “альтернативой”. Идеологи контркультуры постоянно сетуют, что “мейнстрим” поглощает, переваривает их идеи и начинания. Хотя, с другой стороны, время от времени он и “изрыгает” из себя течения, которые, будучи в прошлом вполне официальными, могут при известных условиях обрести ореол оппозиционности и альтернативности (чего стоит хотя бы нынешнее увлечение советскими плакатами 1930- 1950-х годов). То, что является “мейнстримом” в одном обществе, становится модной формой противостояния официозу в другом (сопоставим хотя бы китайский и французский маоизм 1970-х годов).
Исторически смысл альтернативы тоже меняется. В начале ХХ века братья Бурлюки пытались сбросить Пушкина с корабля современности. Радикальная культура противостояла традиции высокого искусства. Однако та же классическая традиция к началу XXI века сама по себе становится все более маргинальной. Не отрицая ее значения в принципе, “мейнстрим” с помощью “гламурных” журналов и массового производства коммерческой продукции систематически профанирует и подрывает классическую культуру. Можно сказать, что Пушкина все же опустили за борт, хотя и со всеми соответствующими почестями. В итоге поклонники поэзии Золотого века становятся не менее экзотической (а численно, возможно, меньшей) группой, нежели толкинисты, растаманы и байкеры.