Сборник стихов

Под сердцем, говорят. Не знаю. Не вполне. Вдруг сердце вознеслось и взмыло надо мною, сопутствовало мне стороннею луною, и муки было в нем не боле, чем в луне. Но люди говорят, и я так говорю. Иначе как сказать? Под сердцем - так под сердцем. Вот сбылся листопад. Извечным этим средством не пренебрег октябрь, склоняясь к ноябрю. Я все одна была, иль были мы одни с тем странником, чья жизнь все больше оживала. Совпали блажь ума и надобность журнала о Лермонтове я писала в эти дни. Тот, кто отныне стал значением моим, кормился ручейком невзрачным и целебным. Мне снились по ночам Васильчиков и Глебов. Мой исподлобный взгляд присматривался к ним. Был город истомлен бесснежным февралем, но вскоре снег пошел, и снега стало много. В тот день потупил взор невозмутимый Манго пред пристальным моим волшебным фонарем. Зима еще была сохранна и цела. А там - уже июль, гроза и поединок.

Мой микроскоп увяз в двух неприглядных льдинах, изъятых из глазниц лукавого царя. Но некто рвался жить, выпрашивал: "Скорей!" Томился взаперти и в сердцевине круга. Успею ль, боже мой, как брата и как друга, благословить тебя, добрейший Шан-Гирей? Все спуталось во мне. И было все равно что Лермонтов, что тот, кто восходил из мрака. Я рукопись сдала, когда в сугробах марта слабело и текло водою серебро. Вновь близится декабрь к финалу своему. Снег сыплется с дерев, пока дитя ликует. Но иногда оно затихнет и тоскует, и только мне одной известно - по кому.

МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ

Замечаю: душа не прочна и прервется. Но как не заметить, что не надо, пора не пришла торопиться, есть время помедлить.

Прежде было - страшусь и спешу: есмь сегодня, а буду ли снова? И на казнь посылала свечу ради тщетного смысла ночного.

Как умна - так никто не умен, полагала. А снег осыпался. И остался от этих времен горб - натруженность среднего пальца.

Прочитаю добытое им лишь скучая, но не сострадая, и прошу: тот, кто молод - любим. А тогда я была молодая.

Отбыла, отспешила. К душе льнет прилив незатейливых истин. Способ совести избран уже и теперь от меня независим.

Сам придет этот миг или год: смысл нечаянный, нега, вершинность... Только старости недостает. Остальное уже совершилось.

x x x

...И отстояв за упокой в осенний день обыкновенный, вдруг все поймут, что перемены не совершилось никакой.

Что неоплатные долги висят на всех, как и висели, все те же боли, те же цели, друзья все те же и враги.

И ни у тех, ни у других не поубавилось заботысуществовали те же счеты, когда еще он был в живых.

И только женщина одна под плеск дождя по свежей глине поймет внезапно, что отныне необратимо прощена.

АНДРЕЮ ВОЗНЕСЕНСКОМУ

Ремесло наши души свело, заклеймило звездой голубою. Я любила значенье свое лишь в связи и в соседстве с тобою.

Несказанно была хороша только тем, что в первейшем сиротстве бескорыстно умела душа хлопотать о твоем превосходстве.

Про чело говорила твое: - Я видала сама, как дымилось меж бровей золотое тавро, чье значенье - всевышняя милость.

А про лоб, что взошел надо мной, говорила: не будет он лучшим! Не долеплен до пяди седьмой и до пряди седой не доучен.

Но в одном я тебя превзойду, пересилю и перелукавлю! В час расплаты за божью звезду я спрошу себе первую кару.

Осмелею и выпячу лоб, похваляясь: мой дар - безусловен, а второй - он не то, чтобы плох, он - меньшой, он ни в чем не виновен.

Так положено мне по уму. Так исполнено будет судьбою. Только вот что. Когда я умру, страшно думать, что будет с тобою.

МЕТЕЛЬ

ОЖИДАНИЕ ЕЛКИ

Благоволите, сестра и сестра, дочери Елизавета и Анна, не шелохнуться! О, как еще рано, как неподвижен канун волшебства! Елизавета и Анна, ни-ни, не понукайте мгновенья, покуда медленный бег неизбежного чуда сам не настигнет крыла беготни.

Близится тройки трехглавая тень, Пущий минует сугробы и льдины. Елизавета и Анна, едины миг предвкушенья и возраст детей.

Смилуйся, немилосердная мать! Зверь добродушный, пришелец желанный, сжалься над Елизаветой и Анной, выкажи вечнозеленую масть.

Елизавета и Анна, скорей! Все вам верну, ничего не отнявши. Грозно живучее шествие наше медлит и ждет у закрытых дверей.

Пусть посидит взаперти благодать, изнемогая и свет исторгая. Елизавета и Анна, какая радость - мучительно радости ждать!

Древо взирает на дочь и на дочь. Надо ль бедой расплатиться за это? Или же, Анна и Елизавета, так нам сойдет в новогоднюю ночь?

Жизнь, и страданье, и все это - ей, той, чьей свечой мы сейчас осиянны. Кто это? Елизаветы и Анны крик: - Это ель! Это ель! Это ель!

АДА

Что в бедном имени твоем, что в имени неблагозвучном далось мне? Я в слезах при нем и в страхе неблагополучном.

Оно - лишь звук, но этот звук мой напряженный слух морочил. Он возникал - и кисти рук мороз болезненный морозил.

Я запрещала быть словам с ним даже в сходстве отдаленном. Слова, я не прощала вам и вашим гласным удлиненным.

И вот, доверившись концу, я выкликнула имя это, чтоб повстречать лицом к лицу его неведомое эхо.

Оно пришло и у дверей вспорхнуло детскою рукою. О имя горечи моей, что названо еще тобою?