Там ты предстала предо мною, о ночь, как прекрасный и страшный призрак, поднявшийся между небом и землей, в одеждах из облаков, опоясанный туманом. Этот призрак насмехался над солнцем, издевался над днем, глумился над рабами, бодрствующими перед идолами, он изливал свой гнев на владык, спящих на шелке и парче, пристально вглядывался в лица разбойников, охранял покой детей, плакал над улыбкой падших женщин и улыбался слезам влюбленных, возвышая тех, кто велик сердцем, попирая стопами низких духом.
Там мы увидели друг друга, о ночь! Ты стала мне матерью в своей грозности, я же в своих мечтах стал тебе сыном. Исчезли разделявшие нас завесы условности и с наших лиц спал покров предположений и догадок; ты доверила мне свои тайны и замыслы, я же открыл тебе свои мечты и надежды. И когда твои ужасы превратились в напевы нежнее шепота цветов, а мои страхи сменились радостью, превосходящей безмятежность птиц, ты возвысила меня, усадила на свои плечи, научила мои глаза видеть, уши – слышать, а уста – говорить, ты научила мое сердце любить то, что ненавистно людям, и ненавидеть то, что любимо ими. Затем ты прикоснулась к моим мыслям, и они понеслись бурной, звенящей напевами рекой, смывающей засохшие травы. Ты коснулась поцелуем моей души, и она вспыхнула ярким пламенем, сжигающим высохшие стебли.
Я стал твоим спутником, о ночь, дабы походить на тебя; я подружился с тобой, чтобы слить мои желания с твоими; я полюбил тебя, дабы мой духовный мир стал уменьшенным подобием твоего бытия. И в моей погруженной во мрак душе есть сверкающие звезды, которые в сумерках рассыпает радость, а поутру собирает тревога. В моем чутком сердце – луна, плывущая то по скрытому тучами небосклону, то в пространстве, заполненном шествиями снов. В моем бодрствующем духе – безмолвие, открывающее тайны влюбленных, частицы которого отражают эхо молитв верующих, на голове – волшебный венец, его разрывают предсмертные стоны агонизирующих и воссоздают вновь голоса поэтов, воспевающих женщину.
Я, о ночь, похож на тебя; так имеют ли люди право считать меня гордецом, если я уподобляюсь тебе, а они в своей гордыне подобны огню!
Я подобен тебе, ибо нас обоих обвиняют в том, чего мы не совершали.
Я сходен с тобой желаниями, мечтами, нравом и склонностями.
Я подобен тебе, хотя вечер и не увенчал меня короной из золотых облаков.
Я подобен тебе, хотя утро не расцвечивает мои одежды розовыми лучами.
Я подобен тебе, хотя не опоясан Млечным Путем.
Я – бесконечная, спокойная, бескрайняя ночь, и нет начала моему мраку и предела моим глубинам; и когда души других восстанут, гордясь светом своих радостей, моя душа поднимется, застывшая во мраке своей скорби.
Я подобен тебе, о ночь, и мое утро наступит лишь с окончанием моей жизни.
Мы и вы
Мы сыны горести, вы же сыны веселья.
Мы сыны горести, а горесть – это тень Божества, которая не ляжет поблизости от злосердых; мы владетели опечаленных душ, а печаль столь велика, что мелкие души не в силах вместить ее; вы смеетесь, а мы плачем и стенаем, но тот, кто омоется единожды своими слезами, вовеки пребудет чист.
Вы не знаете нас, мы же вас знаем. Вы мчитесь вместе со стремниной реки жизни, не глядя в нашу сторону, мы же, сидя на берегу, видим и слышим вас. Вы не внемлете нашим крикам – ваши уши полнятся шумом дней, а мы слышим ваши песни, ибо шепот ночей отомкнул нам слух. Мы вас видим, ведь вы стоите при тускло мерцающем свете, но вы нас не видите – мы пребываем в нестерпимо сияющем мраке.
Мы сыны горести – пророки, поэты и музыканты. Мы ткем из нитей своих сердец одежды Богам и зернами своей души наполняем ладони ангелов. А вы – сыны беззаботного веселья и нескончаемых утех, вы влагаете свои сердца в руки пустоты, прельстившись нежностью ее пальцев, ищете отдохновения подле глупости, ибо в доме глупости нет зеркала, где вы увидели бы свое лицо.
Мы горестно вздыхаем, и с нашими вздохами поднимается ввысь шепот цветов, шелест ветвей и журчанье ручьев. Вы же смеетесь, и раскаты ваше го смеха сливаются с хрустом черепов, звоном цепей и воплями бездны.
Мы плачем, и наши слезы падают в самое сердце жизни, как капли росы – из глаз ночи в сердцевину рассвета. Вы же улыбаетесь, и из уголков ваших губ струятся язвительные насмешки – так яд стекает со змеиных зубов в рану ее жертвы.
Мы плачем, ибо видим горе вдов и страдания сирот, а вы смеетесь, ибо не видите ничего, ослепленные блеском золота. Мы плачем, так как слышим стон обездоленного и крик притесняемого, а вы смеетесь, так как не слышите ничего, кроме звона бокалов.
Мы плачем, ибо тело отделяет нашу душу от Бога, а вы смеетесь, ибо ваши тела жадно льнут к праху.
Мы – сыны горести, вы – сыны веселья, давайте же положим перед лицом солнца плоды нашей горести и вашего веселья!