Сборник страшных рассказов. Voice

Кожа собралась складками между бровями. Аккуратный вздернутый нос стал шире, приплюснулся и напоминал теперь козлиный. На звериной морде человеческим остался лишь рот, продолжавший хищно улыбаться. Но не это привлекало теперь его внимание, а подол платья, вульгарно задранный до самой талии.

Мощные мохнатые ляжки с нависающими коленями вместо белых девичьих бёдер, между которыми ещё десять минут назад он хотел оказаться. Чёрные, будто обгоревшие, икры, как тонкие палки, под углом упирались в землю раздвоенными копытами. И несли Еву прямо к нему.

Из динамика хлынуло зловоние. Пахнуло козлятиной, прелыми листьями, испорченным мясом. Стас размахнулся и ударил по экрану ещё раз, потом ещё, но тем самым только переключал анкету на чат, чат на анкету. И с каждым переключением Ева становилась ближе. Сто метров… пятьдесят метров… десять метров!

«А когда в тебе заведутся личинки, я начну откусывать с костей скользкое смердящее мясо) Съем губы и нос, обдеру твои мягкие щёчки) Потом обглодаю пальцы, высосу язык. Мне тебя надолго хватит: ночи в конце октября холодные)»

Стас рухнул на колени, сжав запястье спаянной с телефоном руки.

«Пожалуйста, я ничего не сделал, я ничего ей не сделал, я ничего… – прошептал он, ощутив, что не может пошевелить веками и закрыть глаза».

«Ах, да… ты же хотел перед смертью «это самое». Боюсь, у меня нет для этого нужных отверстий…»

Скуля, Стас начал молотить рукой об пол. Два метра… один метр.

«… но зато они есть у тебя, если понимаешь, о чём я)))»

Взгляд прилип к экрану, как телефон – к ладони. Кожу на затылке стянуло, словно волосы сжали в кулак. Шеи коснулось сырое горячее дыхание. Ему снова восемь. Он обмочился.

И знает, что бежать некуда.

Пятьдесят сантиметров… десять сантиметров…

Цок… цок…

Экран погас.

Екатерина Яшина Наследство

Мяу! И Галя, споткнувшись о чёрный шерстяной клубок, больно врезалась плечом в стену.

– Чтоб тебя, Муся!

Кошка ещё раз мяукнула и стала тереться всем своим юрким тельцем о ноги новоприбывших гостей. Галя почесала Мусю за ухом и сразу вспомнила последние слова в бабушкином завещании: «Не забывайте её кормить, она любит сырое мясо».

– Забудешь тут тебя, любимица! – Галя расстегнула сапоги и присела на старый плюшевый пуф в коридоре, который долгое время служил когтеточкой. – Вась, чего стоишь? Заходи давай.

Её сожитель Василий немного брезгливо перешагнул порог бабушкиной квартиры и потянул носом. Воздух был спёртый, затхлый, пахло дешёвыми духами, пригоревшей едой и нафталином. Неприятно, но терпимо. На стенах, оклеенных старыми обоями с тёмным цветочным орнаментом, были развешаны чёрно-белые фотографии давно почившей родни, большой отрывной календарь с молитвами, рисунки маленькой Гали, покрывшиеся тремя слоями пыли, да несколько репродукций Шишкина и Айвазовского не самого хорошего качества.

– Как в музее, да? – улыбнулась Галя.

Вася хмыкнул и прикинул, сколько придется вложить, чтобы содрать эту уродливую «кожу» на клейстере, под которой выросло уже несколько поколений тараканов. Может, ипотека была бы не самым худшим вариантом.

– Куртку в шкаф повесь, там в углу пустые плечики, – махнула Галина рукой в темноту коридора.

Сожитель покорно повиновался. Петли старого шкафа громко скрипнули, застонали, совсем как Галина бабушка перед самой смертью, когда в груди её что-то сжалось и наступила полная чернота. Василий поёжился от этого тонкого ледяного звука. Мурашки целой ордой пробежали у него по рукам, затылку, вискам и пояснице. Мерзость. Будто острым ногтем провели по шершавой стеклянной поверхности. Ф-ф-и-и-у, ф-ф-ить!

Из кухни послышался голос Гали, предлагающий поставить чайник, но Василий ничего не ответил. В темноте тесного коридора он пытался выудить из шкафа хоть одну вешалку. Наконец не выдержал и выругался:

– Надо лампочки заменить. Ни черта не видно!

– Не слышу ничего! Тебе с сахаром или без? – Галя продолжала греметь посудой.

– Без ничего. И покрепче! Чёрт ногу сломит!

Шкаф сверху донизу был завален разнообразным хламом.

В углу тяжёлым тюком, припёртый к задней стенке, ютился проеденный молью шерстяной ковёр. На него под углом опиралась деревянная швабра с ручкой, перемотанной изолентой. Прямо на зимних бабушкиных сапогах стояли пластиковые вёдра: одно – большое, с трещиной, другое – маленькое, без ручки. А сверху над всем этим беспорядком тонкими лоскутами свисали немногочисленные засаленные бабушкины шарфики и косынки. Грузным пятном висело посреди шкафа тяжёлое пальто с искусственным мехом на вороте. Будто прямо посреди деревянной громадины кто-то стоял. Кто-то большой, лохматый и жуткий.

– Не шкаф, а комната страха! – закатил Вася глаза.