От всех начал до всех концови без конца и без начала.Бледнеют лица от венцов,клянется вечность над металлом.Роняет теплый воск свеча,и тускло золото колечек,и белым дымом на плечахфата уборов подвенечных.А белка бьется в колесе —в кольце земных сует, надежды,и, ноги омочив в росе,измявши белые одежды,душа присела на крыльцо,чтоб спеть с тоскою семиструннойо том, как спаяна кольцомее единственная юность.Ах, потеряла я любовь,ах, потеряла я колечко!В крещенский вечер стынет кровь,гудит затопленная печка,и не мигая ты глядишьв круг золотого предсказанья, –колдует над стаканом тишь,и в дверь стучится обещанье.Но все мутней вода в кругах,стакан дрожит от бури темной,ты видишь, отгоняя страх:тяжеловесным и огромнымкольцом навеки скован свет,кольцом экватора. И гибель,шагая за судьбою вслед,нам возвращает перстень в рыбе.Но кольца на груди бойцовкольчугой против стали острой, –тут обручальное кольцо,тут перстни графа Калиостро.И все же смерть, – глухой гонец,чудесный символ презирая,найдет и подчеркнет конецмежду тобой, землей и раем.СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ
«Сжимала все упорней тьма…»
Сжимала все упорней тьма,как в мертвой хватке, злую челюсть,и было время как тюрьма,и, поднимая легкий шелест,сгорали звезды, и нагартуманом сыпался на плечи,на гуттаперчевых ногахв дверях покачивался вечер.И бились, бились об углывещей, расставленных когда-то,тоска, восставшая из мглы,и полы старого халата.Пугала белая кровать,и душный сумрак щерил зубы,а сердце верило опять,что слышит ангельские трубы.Мертворожденные мечты,как тень, сгибаясь, забегали,вели за город, за пустырь,за очарованные дали.Пустое тело, став смелей,с землей готовилось проститься,чтобы под шелест тополейблеснуть над городом зарницей.Все возвращалось, все опятьсамо собой к тому же дому,и снова – стены и кровать,как вкус щекочущих оскомин.И плоть, сожженную дотла,как платье бросивши на стулья,так уходила, так ушланочь на двадцатое июля.«Меч». 18. IV. 1936КИШИНЕВ
Проклятый город Кишинев…
Пушкин