— Мы вольные, а у Кайясов и приближенных к ним аристократов все крестьяне крепостные. Поэтому они боятся того, что селяне могут увидеть в нас пример, и тоже свободной жизни возжелают.
— Ясно. А что у соседей?
— Слева Карс Ковель, который отступает, а справа Ульрик Варна, настоящий полководец, и ассиров держит, и арзумцам с цегедцами недавно по зубам надавал. Но если мы отойдем, то и ему отступать придется, а иначе левый фланг обнажится и вместе с двумя Южными армиями он окажется в полукольце.
"Все ожидаемо и совпадает с тем, что знаю я. Бор говорит спокойно и четко, видно, что окреп в боях паренек, привык отдавать команды. А главное, он не забыл тех премудростей, которые ему преподавали в храме Ярина Воина. Про общее состояние войск спросил, пора переходить к нашим делам".
— Каково твое положение на данный момент среди партизан и беженцев? — спросил я Богуча.
— Крепкое. Меня за этот год так помотало, что не раз о смерти думал. Но выжил, был представлен к ордену, поднялся до полевого сотника, по армейской иерархии лейтенанта, и заработал уважение. Опять же дядя покойный, Калаган, помогал. Так что, мое слово кое-что значит, и к нему прислушиваются.
— Много вас?
— Воинов или беженцев?
— И тех и других.
— Бойцов немного, шесть отрядов в общей численности полтысячи человек, и среди воинов много молодняка и случайных людей со стороны, которых мы как своих приняли и по документам наших убитых мужиков провели. Беженцев чуть более семи тысяч.
— Что-то беженцев маловато, — удивился я.
Партизан нахмурился, сильно сжал кулаки и выдохнул:
— Многие люди зиму не пережили. Бескормица, болезни, война и рейдеры ассиров.
— Что у вас есть? — я снова перевел разговор в деловое русло.
— Почти ничего, — Бор покачал головой. — Полсотни лошадей с повозками, оружие у воинов, в основном трофейное, и запас продовольствия на пару дней. Деньги и ценности отсутствуют, все на еду сменяли.
— Сколько людей готово со мной уйти?
— Беженцы, хоть все, а из воинов только четыре сотни. Я еще вчера вечером об этом со всеми нашими командирами переговорил по-тихому, чтобы внимания не привлекать, и большинство меня поддержало.
— И когда вы готовы сняться?
— Хоть сейчас.
— С моими условиями согласны?
Бор порылся под кроватью, вытащил на свет масляной лампы походную полевую сумку, которая была украшена затейливым золотым гербом, вынул из нее мое письмо к Калагану и, зажав его в руке, сказал:
— Если все, что вы, господин граф, написали, правда, то мы с вами. Для нас главное, дарованную графами Кеметами свободу сохранить. А уж мы отслужим, и будем такими вассалами, каких ни у кого нет. Надо будет с ваирцами драться или с северянами, мы будем. Нужна дружина, мы станем воинами графа. Есть необходимость обустроить деревни и поселки, поставить лесопилки или дороги отремонтировать, все сделаем, лишь бы воля с нами была.
— Убедительно говоришь, — слова партизана мне понравились и, разминая ноги, я встал: — Собирай людей, составим списки тех людей, кто уходит, принесете мне присягу, и начнем движение к телепорту.
— Списки уже готовы. А вот с телепортом не все так просто.
— И в чем проблема? В командовании корпуса?
— С армейской подчиненностью все как раз таки просто. Мы числимся добровольцами и можем уйти в любой момент. Мурманс про это знает, и он в курсе того, что мы уходим. Проблема с городскими чиновниками, которые нас в город не пустят.
— Ну, вы-то со мной?
— Бюрократам все равно. Они имеют предписание беженцев в Цуркин не допускать.
— Кто так решил? Кайяс?
— Он самый.
— Кто всем в городе заправляет?
— Бывший глава города, а ныне его военный комендант полковник Тирро, и его друзья-товарищи, местные чиновники, которые пользуются тем, что все командиры Кайяса на линии соприкосновения с противником и творят здесь, что только пожелают.
— Разберемся. Еще какие-то препятствия есть?
— С нами, вроде бы, нет. Но есть еще один момент, про который вы должны знать.
— Какой?
— Две недели назад к нам приезжал жрец из столичного храма Ярина Воина, который знал, что я был рядом с умирающим настоятелем Саиром. И он пытался выведать, не знаю ли я каких либо тайников, которые он после себя оставил.
— Как звали этого приезжего жреца?
— Очир Брегг.
"А вот и храмовник нарисовался. Вот же неугомонная натура, никак не успокоится. Все роет и роет, вынюхивает, где тайны древних магов-воителей, и надеется обрести силу. Но он ее не получит, не для него кмиты были спрятаны, а значит, не владеть ему боевыми заклятьями древних".
— Ну и как, выяснил жрец что-то важное?
— Нет. Я отговорился тем, что ничего не знаю.
— А Брегг тебе ничего выпить не предлагал?
— Было такое, — Бор усмехнулся. — Но я сразу сообразил, что он недоброе задумал.
— Правильно сделал. — Партизан посмотрел на меня, а я на него, и махнул ладонью в сторону выхода. — Давай, зови людей.