Сброд

– Черт тебя дери, Черных! – вспылил Басманов. – По сердцу мне, что ты тут, живой-здоровый. Вот что мне по сердцу.

Басманов залпом осушил чашу да с размаху швырнул в стену.

– Не верю я, что брат мой и впрямь заодно с этими тварями… – угрюмо вздохнул князь.

Басманов провел по лицу да прищелкнул. Все разом переменилось.

– Отрадно, что напомнил! Вот что нового! Бродит по городам да селам русским Порфирий Убогий, еретик да басалай. Проповедует, что всякий человек не просто грешен, а проклят, саблезуб и ядовит. Вот за сим окаянным с братией и охотимся. Ежели учит, что нет боле люда доброго, лишь звери, так по-звериному и расправимся.

Князь Черных отпрянул. Глядел-глядел, точно ожидая, как Федор заулыбается, прихлопнет по плечу да сознается, что это шутка всего-навсего, и настоящее дело изложит. Да не улыбался Басманов.

– За баламошкой дряхлым гоняетесь? – недоумевал Игорь.

– Да скорее за его питомцами, – ответил Федор. – От них больше мороки, чем от старика. Да и ушлый дедок!

Засмеялся Басманов, да не горело честной отрады али радости в сердце. Отдышался Федор да грустно хмыкнул под нос. Радости с причала заметно поубавилось.

– А наши забавы все старые, – вдруг сказал Басманов да покосился на князя. – И пуще былого льется кровь. Видал, с тобою карлик ошивается. Приводи его ко двору.

– Приведу, – согласился князь.

Повисло молчание.

– Игорь. – Федор глянул исподлобья.

– Приведу я уродца – поди, нетрудно сыскать! – вспылил Черных.

– Да на кой черт искать, когда вот он, под боком? – недоумевал Басманов.

– Этого уродца в тюрьме иноземной нашел. Он-то и спас меня. Взамен поклялся, что заберу его с собой, – ответил князь.

– Царь тебя спас, – твердо молвил Федор, сурово. – Не черт.

Князь Черных молчал.

– То была ссылка, а не казнь! Уж вымолили! – Басманов загнул палец. – А пока ты по болотам северным с жабами да тритонами в тине мыкался средь камышей, я служил отечеству, не щадя живота своего. И вот же с Божией помощью вернули тебя из опалы. Завтра ты предстанешь ко двору. Божился я на распятии и Святом Писании, что князь Черных – добрый слуга, что и с латинами-то он знать не знался, то так, пустое, что верен и душой и телом государю да Руси. Я своею жизнью клялся, черт тебя дери. А ты жизнью урода-иноземца дорожишь! Из подвалов кремля тоже он тебя вытащит али как? – спросил Федор.

– Он жизнь мне спас! – огрызнулся Игорь, вставая из-за стола до того резко, что чаши с медом опрокинулись. – А я его должен вам, выблядкам псоватым, на потеху резать?! – В сердцах Игорь схватил Федора за ворот.

– Где ж дрыхла честь да гордость, когда с иноземцами якшался? – пугающе холодно произнес Федор.

– Где ж дрыхло сердце да разум, как ты продался за проклятое золото? – спросил Игорь.

– Отдал! Все отдал: и сердце, и разум, и душу, и плоть, и кровь – все отдал! Раз проклятым золотом платить нынче на земле русской за жизнь, так отдал бы вновь, коли обернулось бы время вспять!

Сами собою разжались руки князя. Закостенели, точно на морозе, так что не мог Игорь вновь сжать кулаков.

– Много воды утекло, – тихо молвил Басманов, оправляя кафтан. – Коли речи мои пугают – так пущай. Так оно и надо. Москва и впрямь стала местом проклятым. Я рад тебе, старина. И если б время обернулось вспять, я б сызнова в кровь расшиб бы лоб пред государем, чтобы тебя вызволить. И от всего сердца, упрямец, заклинаю: как завтра поедем в Слободу, бери коротышку и приведи к пиру. Ежели не хочешь – не смотри: будто бы и без того неведома тебе судьба уродцев при дворе?

* * *

Пес прислушивался к собственному дыханию. Ровное.

«Все заживает как на собаке…» – подумал Федор.

Ожог на руке исчез, как звезды утром. Привстав, Федор оцепенел от ужаса. Тень уже исчезла за дверью, спешно и неуклюже неслась по коридору – это точно был тот самый уродец, тот самый карлик. Черный Пес встал на ноги, выбежал из палат, бросился в погоню. Длинный ряд слабых электрических ламп дышал из последних сил, кашлял, как астматик. Коридор разрывался темным островком, но Псу не нужен был свет: карлик барабанил по двери – на грохот-то и несся Пес, не стряхнув с себя остатков сна. Еще бы секунда, и Псу удалось схватить уродца, но тот совладал-таки со старым замком, юркнул в палату и закрылся изнутри.

– Открывай, тварь! – Пес налетел на дверь, но та не поддалась.

С третьего удара старое дерево треснуло, замок выступил, как открытый перелом. Пес ворвался в палату и едва не выругался, так замер – никого! Но вдруг в ушах поднялся тихий звон. Пес обхватил голову руками. Дыхание не унималось, грудь вздымалась. Пес чуял в воздухе что-то опьяняюще сладкое, налитое сахаром выше всякой меры, подставленное жаркому солнцу. Чаша переполнилась, первое холодное дыхание осени заставляет вкус насыщаться порочной сладостью.