Сброшенный венец

Здесь она отчасти обрела душевный мир. Впрочем, лишь отчасти. Потому что в ней продолжала жить обида на жизнь, на весь мир, который она ненавидела, как царство зла. И от которого она яростно защищала себя, сына и Церковь. Именно поэтому Нина рьяно стремилась обратить в Православие родных, знакомых и даже незнакомых людей. Именно поэтому она при первой же возможности бросила постылую «мирскую» поденщину и перешла работать уборщицей в храм. Именно поэтому она буквально набрасывалась на забредавших в храм парней в шортах, девиц в брюках, дамочек с накрашенными губами и без платков и прочих оскорбителей святыни, гневно обличая их в нечестии и оскорблении Бога. После такого обличения посрамленный враг в лице очередного «захожанина» чаще всего пулей вылетал из храма, тем самым свидетельствуя о своей злонамеренности. И больше уже не возвращался.

В подобных же традициях Нина воспитывала и своего сына Юлиана. Он должен был усвоить, что каждая его шалость – это грех, который оскорбляет Бога и заслуживает двойного наказания – от Него и от нее. Он должен был каждую субботу и воскресенье ходить с ней в церковь. Должен был строго соблюдать посты. Не должен был водить знакомство с теми, в ком, как считала Нина, недостаточно благочестия. Не должен был читать светских книг, за исключением только тех, что были рекомендованы по программе. Не должен был смотреть кино и телевизор. Поэтому Православие представлялось Юлиану лишь бесконечным набором всех этих «должен» и «не должен», с обещанием строжайшей кары за неповиновение. И когда‑нибудь, раньше или позже, он должен был взбунтоваться.

Это произошло, когда Юлиан был в первом классе. Однажды его одноклассники собрались в кино, на «Тайну третьей планеты». Юлиан смутно надеялся, что мать разрешит ему пойти вместе со всеми. Однако когда он попросил у нее денег на билет, последовал отказ. Нина заявила, что запрещает ему смотреть всякую бесовщину, отвращающую от Бога. А затем, в наказание заперев сына дома, отправилась в храм одна.

Если бы Юлиан мог, подобно сказочным героям, улететь из дома на волшебных крыльях, он непременно сделал бы это. Но реальность была совсем иной – он должен был до позднего вечера просидеть дома один, поскольку после службы и уборки храма мать еще надолго задерживалась в нем, проводя время в бесконечных пересудах, сводившихся к обличению нерадивых прихожан и недостаточно ревностных батюшек, и не только батюшек. Разумеется, поскольку все это говорилось «не в осуждение, а в рассуждение», такие разговоры даже почитались душеполезными…

Послонявшись по комнате, Юлиан остановился перед святым углом. Оттуда на него смотрели лики Спасителя и Богоматери. И вдруг Юлиану подумалось, что это Бог виноват в том, что он вынужден будет до позднего вечера сидеть взаперти, голодным, умирая от скуки. И, тогда, обезумев от гнева, Юлиан плюнул на иконы. А потом и еще, и еще раз…

Первое, что почувствовал Юлиан, когда успокоился, был страх. Ведь он оскорбил Бога! Ему казалось, что сейчас Бог накажет его самым жестоким и беспощадным образом. Но…в комнате мирно тикали часы. А Христос и Богоматерь смотрели на Юлиана точно так же спокойно и ласково. И тогда Юлиан сел на пол и заплакал.

На другое утро они с матерью должны были причащаться. Мать заставила Юлиана старательно вычитать все правило ко Причащению. Но он читал машинально, не вникая в смысл слов. Потому что понимал, что совершил крайне тяжелый, а может даже, непростительный грех, за который он будет строго наказан.

Наутро Юлиан исповедовался. Услышав от семилетнего ребенка страшное признание в поругании святыни, священник ужаснулся. Но потом стал расспрашивать Юлиана о причине его поступка. После чего, к его удивлению, ласково поговорил с ним, велел молиться Богу и отпустил ему грехи. Но исповедь Юлиана запала священнику в душу – он испугался за будущее этого мальчика. Поскольку следующей исповедницей была мать Юлиана, священник стал расспрашивать ее, как она обращается с сыном, не слишком ли строго? Но бдительная Нина, заподозрив неладное, пресекала все его вопросы смиренным: «во всем грешна, батюшка, простите».

После Причащения Нина, схватив Юлиана за руку, втащила его в пустую комнатку, где обычно проходила исповедь. Она была вне себя от ярости.

— Ах ты, гаденыш! Да как ты смеешь меня позорить! Да знаешь ли ты, что меня из‑за тебя могут из церкви выгнать?! Ну, я тебе сейчас покажу!

Она ударила его. Потом еще и еще раз. К счастью Юлиана, в комнатку кто‑то заглянул, и ему удалось избежать дальнейшего наказания. Вернее, получить отсрочку до возвращения домой.

После этого случая Юлиан решил, что священники не соблюдают тайну исповеди. С этого времени он стал лгать на исповеди, отделываясь общими, ничего не значившими фразами. И с удивлением замечал, что Бог и не думает наказать его за это.