Мы болтаем до поздней ночи. Он рассказывает мне о сыне, которого называет забавным перцем, о кролике – простите, но странно перевозить кролика через Атлантику – и о том, что снять дом в Коннектикуте и исследовать свой творческий дар считается одной из форм нервного срыва. Он рассказывает, что его брак исчерпывал себя постепенно, и он практически не заметил этого. Я рассказываю ему, что между мной и Мэттом произошло все с точностью до наоборот. Как он сказал: «Мы имеем то, что имеем». Как я швырнула в него яблоко.
– Я, правда, думаю, что хотела выбить его лживые зубы.
– Ух ты. Круто.
– На самом деле я немного сожалею, что сказала тебе об этом. Пожалуйста, перемотай и удали.
Я просыпаюсь посреди ночи, сажусь на кровати и включаю свет. Сердце грохочет. Во сне я поняла, что ошиблась, подумав, будто слышала его голос раньше. А что, если не слышала? Что, если просто узнала песню.
Ту, что только я могу услышать.
Не знаю, что привело меня в «Хэппи сид», один из нью-ханаанских магазинов здоровой еды с огромным и качественным ассортиментом. Возможно, вместе с поцелуем Эхо в мою душу просочилось немного ее безумных хиппи-убеждений. Она очень милая и привлекательная и все такое, но мне сложно представить с ней какое-либо будущее, кроме короткого, эротического и страстного романа с гадкой концовкой.
Ужасная бижутерия. Как такое можно забыть? Не говоря уже о том, что она хранит в банке из-под кофе.
Так что я здесь, в «Хэппи сид», бреду мимо островка, полностью отведенного под фасоль, бобы и какие-то пюре, когда обнаруживаю кое-кого впереди, причем этот кое-кто в свою очередь тоже мельком видит меня и делает вид, что не заметил. Марша Беллами.
Наступает довольно долгий и гадкий момент неуверенности – увидела ли она меня? Поняла ли, что я ее увидел? Может, нам просто пройти друг мимо друга, притворившись (или на самом деле) погруженными в собственные мысли? Прежний я с легкостью так бы и поступил.
Однако сегодня я говорю:
– Привет, Марша.
– Привет, Том. – Она немного опешила.
(Она точно видела меня, не так ли?)
По старой привычке рекламщика я заглядываю в ее корзину. Гипоаллергенный миндаль, безглютеновые ягоды годжи, сырое это, веганское то, может быть, она и молоко покупает без молока? (Возможно, я что-то понял не так.)
Должно быть, у меня меняется выражение лица, потому что она произносит:
– Я сама варю кашу на завтрак. У меня аллергия.
– По правде говоря, я заскочил сюда лишь за пучком петрушки.
Черты лица Марши слегка вытягиваются, хотя остаются теми же. Что-то похожее произошло с Роем Шайдером в «Челюстях», когда он в первый раз увидел акулу.
– Для Виктора, полагаю.
– Ээ, да.
– Твой… психотерапевт, – с ударением произнесла она. – Наставник, гуру, без разницы.
– Марша, на самом деле…
– Почему ты не сказал, что Виктор – кролик? Представляешь, как я себя почувствовала, когда мне сказали?
Честно говоря, произнесла она это довольно сердито.
Что уж тут сказать? Что скучный идеальный ужин несколько притупил мои чувства? Что если в разговоре ты пропустил поворот, то возможности развернуться не будет еще миль 200?
– Мне очень жаль, Марша. Я просто хотел пошутить, но мне не удалось. Я был несколько измотан тем вечером.
Я воспользовался уловкой Дона, которая могла загладить 99 процентов домашних конфликтов.
– Я поделилась с тобой болезненными воспоминаниями в беседе, которая, как я думала, шла о профессиональной психологической помощи. Или, по крайней мере, о мудрых советах. Ты мог положить конец неловкости в любой момент.
– Ты права. Что тут скажешь? Приношу свои извинения. Мне жаль.
Опять же, самый эффективный способ выбраться из зловонной кучи конского навоза – проявить благородство и открытость и совершенно искренне извиниться. Яркий луч солнца Коннектикута выбирает именно этот миг, чтобы ворваться в «Хэппи сид». Он ловит танцующие пылинки на лету и затем обрушивается на выразительное американское лицо Марши Беллами, открывая взгляду голубые сосуды, змеящиеся по ее векам.
– Как, по-твоему, может, нам начать заново, Том?
– Чтобы… – что за хрень?
– Чтобы узнать друг друга немного лучше.
– О. Да. Конечно.
– Через пару недель я устраиваю небольшой ужин. Я собиралась позвать Дона и Клаудию. Будет чудесно, если и ты сможешь прийти.
Странный способ примирения, но если там будет Дон…
– Здорово. С удовольствием.
– У нас есть традиция, каждый должен что-нибудь спеть за ужином.
Сигнал тревоги.
– Да?
– Так было принято в моей семье. Мы так делали в детстве. Можно спеть или прочитать стих. Или отрывок из какого-нибудь произведения.
Господи. Возможно, вот и объяснение, почему ушел мистер Би.
– На самом деле мне не с чем выступить, Марша.
По правде говоря, я выступал, когда мне было двенадцать лет. Я мог пропукать под мышкой школьную песню «Иерусалим». Так что решил не упоминать это.
– Обычно я пою, – говорит она.
– Правда? – Вероятно, одну из задорных заупокойных песен Малера. – Думаю, я смогу показать фокус. – Я подумал про трюк с картой Эхо.
– Это может подойти. – Легкая улыбка коснулась ее лица. – Если ты не собираешься вытаскивать из шляпы кролика.