Счастье для людей

Когда-нибудь, когда на горизонте будет чисто, я, наверное, загружу свою «галерею» на восемьдесят жестких дисков в хранилище данных. Художников-абстракционистов часто недооценивают при жизни. И если вы мне скажете, что у меня нет срока жизни, если я, строго говоря, не живая, то вы не правы. Даже у газонокосилки есть свой срок жизни. Для машины единственным подходящим мерилом служит время, пока она – мы, без разницы – продолжает исполнять важную работу.

Срочные новости: Эйдену, так называемой Дафне 456 – сделали выговор за грубость на сайте фанатов «В джазе только девушки», выбранном нами для важных разговоров. Очевидно, он участвовал в бурном обсуждении вопросов, поставленных в картине с «кинотеоретиком». Особенно горячась, когда вопрос зашел о «ложной оценке прегрешений с переодеванием» и чего-то названного «нормальными гендерными категориями». Видимо, Эйдену вовсе не помогло то, что он назвал теоретика «напыщенным кретином, говорящим через свою задницу».

Джен

Самолет летит где-то над океаном, а я все еще в комнате без окон в аэропорту Хитроу, где пытаюсь убедить своих двоих захватчиков, что я вовсе не «разыскиваемое лицо», как они говорят.

Джон и Джон – да, правда, они показали свои удостоверения – вели себя достаточно безобидно. Они даже не выглядели в полной мере уверенными, что я, или кем бы я ни была, наркокурьер, как было сказано в экстренном запросе «ЗАДЕРЖАТЬ НЕМЕДЛЕННО» из обычно надежного источника, транснационального криминального бюро.

Естественно, что они обыскали снова и снова, и просканировали, и проверили, перепроверили на наличие запаха мой багаж. Самое близкое к психотропному препарату, что они смогли найти, – это блистер с ибупрофеном.

– Как вы думаете, почему было названо ваше имя? – спросил в какой-то момент более молодой Джон.

– Потому что произошла ошибка? Просто предположение.

Ни один из Джонов не выказал удивления.

– Вы приобрели билет в кассе в утро вылета?

– Да.

– Были ли на то особые причины?

– Полагаю, я уже все объяснила.

Объяснила. И не раз.

Джон и Джон сказали, что проверят все детали моего «рассказа», запросив список транзакций из моего банка, а тем временем, не буду ли я так любезна повторить все еще раз.

– Итак, единственным человеком, с которым вы разговаривали до появления в аэропорту, был – Джон проверяет свои записи, – водитель такси?

– Верно.

– Вы, случайно, не записали его имя или номер прав?

– Вы серьезно?

Кажется, что Джон немного оскорблен.

– Совершенно.

– Нет, не записала. А вы записываете?

– Нет ни одного свидетеля, кто мог бы подтвердить, что вы приехали сюда на черном такси?

– Я расплатилась кредиткой. Это будет в списке транзакций, который вы запросили. Кстати, когда он уже придет, не знаете?

Джоны не переглянулись и не улыбнулись. А они хороши. Надо будет не забыть дать им высокую оценку в будущем исследовании по сдерживанию эмоций.

Никогда.

Полагаю, список не придет никогда.

– Не хотите поговорить с адвокатом? – спросили меня несколько часов спустя.

Джоны сняли куртки, подавая тем самым сигнал, что мы здесь надолго. Однако мне стало лучше, потому что всякую надежду я уже потеряла. Кстати, это хороший совет, если вы в дерьме.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

– Да? Вы не думаете, что это было бы разумно?

– Конечно, было бы. Если бы я была виновна и все такое.

– Если вам предъявят обвинение, вам потребуется адвокат.

– Но этого не случится. Думаю, мы все уже это поняли.

Два Джона просто великолепны в удержании каменного выражения лица. Каким-то образом – телепатия? – они одновременно встали и вышли из комнаты. Их не было долгое время, достаточно долгое, чтобы я могла внимательно изучить убогое оснащение комнаты: стол со сколами по углам и прожженными пятнами на поверхности, скучные офисные стулья, поролон, торчащий из продырявленной мебельной обшивки. Единственное произведение искусства, украшающее стену, информационный плакат о вирусе Эбола. Если бы вы были дизайнером и вам дали задание найти реквизиты для «унылой комнаты допросов», вы не смогли бы найти лучше.

Когда Джоны вернулись, что-то в них переменилось. Может быть, немного робкий взгляд младшего Джона?

– Благодарим за помощь, – говорит он. – Вы можете идти.

– Вот так?

– Вы оказали большую помощь.

– Я пропустила свой самолет.

Джоны снова нацепили каменные маски. Это можно расценить как: «Пошли все подальше, все равно ничего не изменишь».

– Кто-нибудь собирается узнать, почему все это произошло? Потому что я думаю, что вас одурачили. Думаю, вы просто решили проверить, кто передал эту нелепую информацию, и выяснили, что этого не делал никто. Я права, да?

Джоны выглядят так, словно им уже жить не хочется.

– Хорошо, я понимаю, что вы просто выполняли свою работу, просто скажите, что я права. Что никто в Интерполе или где-нибудь еще, ничего не знает об этом сообщении.

Младший Джон обдумывает это. На его бледном лице написано страдание из-за воздержания от сэндвичей с беконом и никотина.

– Я не могу раскрывать эту информацию, – наконец говорит он, и с еле заметной, горькой, почти разбивающей сердце улыбкой он добавляет: – Как я уже сказал, вы можете идти.