Счастье и тайна

Мое отношение к Саймону очень изменилось, и это было результатом моей дружбы с его бабушкой. Хагар всегда встречала меня с радостью, и хотя на словах она не выражала свою радость от встречи со мной — все-таки она была родом из Йоркшира, и значит, не была склонна к внешнему проявлению чувств, — я, тем не менее, была уверена, что ей приятно находиться в моем обществе. А когда мы оставались вдвоем, разговор неизменно переходил на Саймона. Мне снова и снова напоминали о его достоинствах. Мне кажется, я понемногу начинала понимать его. Он был человеком прямым, иногда вплоть до бестактности. Мне казалось, только его бабушке удавалось немного смягчить его характер. Но он весь дышал здравым смыслом. Ему нравилось ставить перед собой трудновыполнимые задачи, которые любому другому человеку показались бы неразрешимыми, и доказывать, что это не так. Отчасти это можно было приписать честолюбию, но, тем не менее, это вызывало восхищение. Нельзя было сказать, что его не интересуют женщины. Хагар намекала на ряд каких-то запутанных ситуаций. Но никому из тех женщин он не предлагал руку и сердце. Хагар, впрочем, не видела в этом ничего предосудительного. Связь с женщиной, по ее мнению, была не столь страшна, как неравный брак.

— У него есть голова на плечах! — повторяла она. — Когда он соберется жениться, то выберет себе именно ту женщину, которую надо. Уж он не просчитается!

— Будем надеяться, — возразила я, — что та, кого он выберет, сможет сказать то же самое о нем.

Хагар была удивлена. Я думаю, ее поразило, что у кого-то может быть другое мнение о ее внуке. Это говорит о том, сказала я себе тогда, что даже у самых разумных людей бывают свои слабости. У Хагар это был, несомненно, ее внук. Интересно, а какая слабость была характерна для него самого? Или у него их вообще как таковых не было?

И все же я всегда буду благодарна ему за то, что он поверил в мою версию событий, произошедших в моей спальне. После этого я уже не могла относиться к нему с прежней холодностью.

Мы с ним попрощались, и я сразу же поднялась к себе.

День клонился к вечеру, и примерно через полчаса начнет темнеть. На лестнице и в моей комнате уже легли тени, и едва я открыла дверь, меня опять охватило чувство ужаса — как и тогда, когда я открыла глаза и увидела монаха.

Может быть, это был пустяк и не стоило так пугаться, но уж очень ярки были воспоминания: занавески вокруг моей кровати были задернуты.

Я подошла и рывком раздвинула их. Я уже была готова увидеть там монаха, но, конечно, там никого не было.

Я торопливо огляделась вокруг и прошла в туалетную комнату. Там тоже никого не было.

Я позвонила в колокольчик, и вскоре появилась Мери-Джейн.

— Зачем ты задернула занавески у моей кровати? — требовательно спросила я.

Мери-Джейн уставилась на постель.

— Но… мадам… я не делала этого…

— А кто же еще мог это сделать?

— Но, мадам, занавески у кровати не задернуты!

— Что ты хочешь сказать? Что я это выдумала? Я их только что раздвинула.

Я свирепо посмотрела на нее, и она отшатнулась от меня.

— Я… Я с ними ничего не делала. Ведь вы мне говорили, что не хотите, чтобы они были задернуты!

— Но кто же еще мог здесь быть? — спросила я.

— Здесь никого не было, мадам. Я всегда убираю вашу комнату сама, как велела мне миссис Грантли.

— Наверно, ты и задернула их. Как же еще это могло получиться?

Она отступила назад.

— Но я не делала этого, мадам. Я их не трогала.

— Ты забыла. Ты, должно быть, забыла.

— Нет, мадам, я уверена, что нет.

— Нет, забыла! — совсем уже бессмысленно повторяла.

— А теперь иди.

Она ушла с расстроенным видом. До этого момента отношения между нами всегда были хорошими, и то, что я только что сделала, было совершенно не похоже на меня.

Когда она ушла, я продолжала стоять, глядя на дверь, и в памяти всплыли слова Сары: «Ты злишься, потому что тебе страшно».

Да, в этом и было все дело. Вид задернутых занавесок испугал меня. Почему? Что особенного было в этих занавесках?

Ответ напрашивался сам собой: потому что они напоминали мне о том ужасном случае.

В конце концов, это мог сделать кто угодно… предположим, чтобы вытряхнуть пыль… а потом забыл и так и оставил их закрытыми. Почему же тогда Мери-Джейн не захотела согласиться с этим?

Да потому, что ничего подобного не было! Мери-Джейн их не задергивала. Она бы запомнила это, я ведь так настаивала, чтобы они были раскрыты, пока я сплю…

Меня стала пробирать дрожь. Я опять вернулась мыслями туда, вспомнила, как я внезапно проснулась ночью… как выглядело это ужасное видение… как я бросилась вслед ему и наткнулась на сплошную завесу из голубого шелка. Вот в чем причина: все, что напоминало мне об этом — пугало меня! Но, с другой стороны, меня мучил еще один вопрос: может быть, обо мне опять вспомнили! И тихие, спокойные недели остались позади, и теперь меня ожидают новые злоключения?

Я злилась, потому что боялась. Но ведь я не имела права обрушивать свой гнев на Мери-Джейн!