Счастье ходит босиком

Это случилось два года назад. Лоджию Людка так и не расчистила, а Ванек прижился и больше не мотался, принимая заказы только в радиусе их района. Заказов почти не поступало, но зато он всегда находился дома, как кот – домашний кот в стоптанных тапочках и с постоянным любимым местом на диване. И сначала Людке это нравилось. К тому же в отличие от котов он не драл диван и не гадил в тапки.

Она приходила с работы и замирала от счастья – в чреве квартиры жили какие-то звуки и запахи, которые выдавали присутствие другого человека. Людка устала приходить в молчащую квартиру. Приятно подходить к мойке и видеть там грязную тарелку, которой точно не было, когда Людка уходила на работу. Грязная тарелка стала символом удавшейся личной жизни, неопровержимым доказательством присутствия в ее жизни мужчины. Ее собственного мужчины. Ночью она получала новую порцию доказательств и засыпала счастливая, с чувством глубокого удовлетворения. У нее все как у людей, полный комплект, как пара лыж.

Конечно, она понимала, что Ванек сидит у нее на шее, но в минуты светлой радости и гордости за свою рукотворную семейную идиллию ей казалось, что это не так важно. Ну сидит, ну на шее, зато она не одинока. И соседка, сосватавшая ей Ванька, казалась проводницей воли небес, а захламленная лоджия – фрагментом высшего замысла. Так распорядилась судьба, а против нее не попрешь. Выходило, что Ванек сел ей на шею, спустившись с небес.

Но со временем грязная тарелка перестала умилять, а диван стал скрипеть. Людка начала ворчать. При очередном обострении ненависти к соседке Людка даже перекинула бычки той на лоджию: дескать, ты мне Ваньку, а я тебе его бычки в порядке ответного дара.

Словом, щедрая судьба или сволочная соседка подогнала ей Ванька, Людка точно не знала. Выбирала вариант по настроению: то благодарила, то костерила соседку. И та не могла понять, почему Людка то здоровается с ней, то не делает этого.

Так и плыл их семейный плот, утлый и хилый, словно сколоченный из двух лыж. Людка то соскальзывала с него, разминая затекшие бока в холодной воде скандалов и обвинений, то снова забиралась на него, чтобы обсушиться и погреться на солнышке. Ванек же, казалось, не знал перепадов настроения, он был прочен, как скала. Скала в виде огромного домашнего кота с мордой карпа.

Но в нем медленно бродили мысли и желания. Он устал от скандалов, однако стеклить лоджии придирчивым клиентам ему не хотелось. Выходить из дома без крайней надобности ему претило. Он хотел совершить поступок, который расположит к нему Людку и установит перемирие между ними. Раз и навсегда! И тогда он решил застеклить Людкину лоджию.

После выброса одинокой лыжи Людка не продвинулась в уборке ни на шаг. По-прежнему можно поставить две ноги, не более, и стоять так, не переступая. Ваньку нужно было что-то с этим делать. Он решил исходить из двух аксиом. Первая – Людка никогда не очистит лоджию, если начнет копаться в барахле и разглядывать содержимое всех коробок, уж это он знал наверняка. Скорее, содержимое перекочует в комнату, чем на свалку. Вторая аксиома: это все ей не нужно. Она давно забыла, что лежит в коробках и пакетах. За два года, что он сидит на ее диване, она ни разу не открыла их. А судя по слою пыли, то и гораздо дольше. Решение этой задачки показалось Ваньку простым и отважным одновременно – нужно все выбросить, пока Людка на работе.

Ванек представлял себя Геркулесом, который расчищает авгиевы конюшни. Нет, лучше Геркулеса! Тот действовал по принуждению, а Ванек исключительно по доброй воле, в порядке собственной инициативы. Людка ахнет и приготовит карпа в сметане.

И Ванек взялся за дело, как только за Людкой захлопнулась дверь. Долго накапливаемая энергия била в нем фонтаном. Он метался между лоджией и мусорными баками как заведенный. Негабаритные вещи он составлял рядом с баками – старый карниз для штор, скатанные рулоны линолеума, тюки с неизвестным содержимым. Туда же пошли колченогий стул и пластиковый стол с пробитой столешницей, аквариум с неполным комплектом стекол, вязальная машинка позапрошлого поколения. Лоджия оказалась подобна рогу изобилия, она бесконечно изрыгала из себя пыльное, старое и убогое. Ванек притомился, но не сдавался. Выдохнул только тогда, когда лоджия стала похожа на бетонный блиндаж, в который еще не ступала нога солдата. Серая коробочка, готовая к превращению во что угодно. Например, в застекленную лоджию, обитую изнутри вагонкой, как у соседки.

Людка в тот день припозднилась. Пришла домой в состоянии, которое она сама определяла не иначе как «без рук, без ног». Нет, конечно, руки и ноги на месте, но крайняя степень усталости делала ее легко воспламеняемой, как спичка. Ванек опасливо притих, не зная, расстреляют его или представят к награде.