Счастье мне улыбалось

Она имела в виду один случай. Я уже упомянула, что мои родители умели радоваться жизни: любили принимать гостей, ходили в театры, иногда позволяли себе шикануть – сходить в ресторан. И вот однажды они решили взять с собой в ресторан и меня. Мама специально для этого сшила мне бархатное платье с небольшим вырезом уголочком – чтобы было совсем как у взрослой девушки. А я застеснялась и этого выреза, и предстоящего выхода в ресторан и сказала:

– Я одна с вами не пойду! Давайте возьмем с собой и Танюшу.

У меня была хорошая подруга Танечка Голикова, умная, скромная, очень приятная девочка. Я подумала, что с ней вдвоем мне будет лучше в обществе взрослых людей.

Привели нас папа с мамой не куда-нибудь, а в «Метрополь». Сели, сделали заказ, нам принесли вкусные блюда. Все было красиво, приятно. Потом нам с Таней понадобилось выйти из-за стола. Мы поднялись и пошли. И тут на нас стали буквально глазеть мужчины, сидевшие за соседними столиками: ведь через зал ресторана шли девушки совсем «нересторанного» вида – молоденькие, скромные, с косичками… Помню, как мне было неприятно идти сквозь этот частокол откровенных мужских взглядов.

Когда мы вернулись за стол, глаза мои были полны слез, щеки пылали. Меня смутило это слишком заинтересованное внимание. Я тогда еще не очень понимала, почему мужчины в ресторане могут так смотреть. Вся пунцовая, готовая вот-вот расплакаться, я заявила родителям:

– Больше никогда в жизни не пойду в ресторан!

* * *

Мы уже заканчивали ГИТИС, когда умер Сталин. В тот день нас собрали внизу, в вестибюле. Все мы тогда, конечно, горевали, были подавлены. Но мне запомнилось другое: во время траурных речей Володя Ляховицкий, который учился на нашем курсе, начал препираться со своей женой. Это так не соответствовало моменту, что я сказала ему: «Как ты можешь? В такой день!» И это было совершенно искренне. Ведь мы были тогда так воспитаны, и смерть вождя, которому все поклонялись, повергла страну в растерянность.

Кстати, о Володе Ляховицком. Его у нас на курсе все любили. Он был душой, центром нашей компании, как бы цементировал всех нас своим присутствием. Веселый, остроумный, добрый, никогда ни о ком плохого слова не скажет. Впоследствии он работал у Аркадия Райкина. Вообще надо сказать, что тот наш, первый выпуск был очень сильным.

За годы учебы мы стали одной семьей, вместе готовились к экзаменам. Приезжали всей гурьбой ко мне на Ульяновскую, потому что у нас была большая комната, самая большая по сравнению с теми, в которых жили мои друзья. Засиживались перед экзаменом допоздна, и ребятам приходилось оставаться ночевать у нас. Помню, как они начинали устраиваться. Лишних кроватей для гостей, конечно, не было, поэтому нашли весьма оригинальный выход. У папы были многотомные собрания сочинений Ленина и Сталина. И вот, чтобы не лежать на голом полу, ребята раскладывали эти «бесценные» тома и ложились спать на основах нашей тогдашней идеологии. Хорошо еще, что никто не «настучал» на нас за это святотатство.

Утром, когда мы вставали, папа жарил для всех на огромной сковороде картошку с салом. Поев, всей компанией мы шли сдавать экзамен… И потом через много лет ребята вспоминали моего отца с теплотой.

Вспоминаю и я своих однокурсников… Миша Ладыгин, Толя Лукьянов, Рена Панков, Сережа Житлов, Валя Желудева, Ира Муштакова, Люба Фруктина, Шинаги Нацвлишвили, Валя и Вася Ловковские, Лариса Маслюк, Калиса Сирмбард… Кто-то уехал в другие города, кто-то остался в Москве, был принят в наш театр. Лариса и Калиса, поработав некоторое время в театрах в провинции, вернулись в Москву, стали работать в музыкальной редакции на телевидении. Некоторое время после окончания института мы еще могли собираться каждый год. И обычно этим занимался Володя Ляховицкий – всем позвонит, всех объединит. Но постепенно жизнь разводила нас, бывшие однокурсники собирались уже реже, иногда раз в пять лет. Теперь все так разбросаны, а кого-то – увы! – уже нет больше с нами – Сережи, Шинаги, Толи, Рены. Недавно ушел Вася Ловковский. Поэтому так дороги нам наши встречи, пусть и очень редкие. Многих подводит здоровье. Болеет наш дорогой Володя Ляховицкий, он перенес несколько операций. Недавно он звонил мне из Германии, куда уехал на лечение. Мы вспоминали, как перед отъездом туда они с женой Галей зашли к нам на наше небольшое семейное торжество. Мы провели такие приятные часы… И вот Володя по телефону сказал мне: «Это был мой последний радостный вечер…» Сказал так, что защемило сердце…