Счастье мне улыбалось

И он отыгрался – при нем для оперетты в эфире наступили черные времена, настоящий «мертвый сезон». Ладно еще, этот руководитель музыкальной редакции поставил крест на моей фамилии – он вычеркивал ее из любой программы, из любой передачи, – но ведь был поставлен крест и на всех наших артистах, на нашем театре. На долгие годы оперетта исчезла из радиоэфира. Теперь мы не записывали ни одного нашего даже самого лучшего спектакля. Нет, один из них все же был записан – «Товарищ Любовь», – но только потому, что в театре одну из ролей в нем исполняла жена этого бывшего нашего дирижера. В радиоверсии ей поручили главную роль – Любови Яровой…

А роль этого человека в судьбе нашего вида искусства оказалась весьма неблаговидной – это по его вине оперетта в эфире на десятилетия оказалась в самой настоящей блокаде. При нем прекратились не только записи новых спектаклей, но не звучали даже отрывки из тех, что хранились в фондах радио. Иногда, правда, кое-кто из редакторов по старой памяти пытался «выпустить» некоторых наших актеров. Но это была капля в море по сравнению с тем, какое место занимала оперетта в эфире в прежние времена. А по старой памяти потому, что после некоей (теперь уже недоброй памяти) реорганизации в Театре оперетты (о чем речь впереди) несколько наших актрис ушли работать на радио музыкальными редакторами. Они-то и пытались вставлять в программы хоть какие-то старые записи за неимением новых.

Затянувшийся «мертвый сезон» сказался очень печально не только на нас. От этой эфирной блокады оперетты пострадали прежде всего миллионы ее поклонников, оказавшихся вдруг обделенными. Выросло поколение слушателей, почти ничего не знающих об оперетте. И все это по вине одного чиновника от музыки. Впрочем, что ему до миллионов людей, а уж тем более до нескольких десятков артистов – ему надо было тешить свое уязвленное самолюбие, свою обиду…

Поразительно, что эта ситуация никого не волновала – ни руководителей Гостелерадио, ни больших начальников в Министерстве культуры. Кстати, одно время я была включена в состав художественного совета министерства. Первое мое появление на заседании этого совета стало и последним. Собрались известные деятели нашей культуры, сидели, говорили, говорили – вроде бы с чувством, с заинтересованностью – о судьбах театрального искусства. Но меня эти правильные слова, эта говорильня не убеждали. Я не выдержала, встала и сказала: «Наверное, я не туда попала. Я тоже представитель театра, но пока не услышала ни одного слова об этом театре. Разве нет проблем, связанных с ним? Такое впечатление, словно нас вообще не существует. Почему никого не волнует, что у нас столько лет нет постоянного главного режиссера? Театр оперетты всеми забыт!» Естественно, сейчас я уже не помню дословно того своего выступления – когда волнуюсь, оратор из меня не получается… Больше на заседания художественного совета Министерства культуры я не ходила…

Собственно, прежнее отношение эфирных начальников к оперетте сохраняется и по сей день. И теперь уже не из-за какой-то обиды на наш театр, на его артистов. Я уже сказала, что выросло целое поколение, воспитанное на пренебрежении к оперетте. Один из новых теперешних молодых телеруководителей так прямо и заявил, что на его канале (одном из самых влиятельных) оперетты никогда не будет. Но почему? Чем ему-то она досадила? Возможно, что он ее никогда по-настоящему и не слышал: судя по возрасту, его музыкальные вкусы формировались тогда, когда она вообще не звучала в эфире. Получается: не знаю оперетты, следовательно, и не люблю ее. Но ведь это не аргумент. А как же быть с любовью к ней зрителей его канала? Разве их вкусы и предпочтения ничего не значат? Вот и почти готовый ответ, почему сейчас нельзя увидеть наших артистов на телеэкране, услышать в радиоэфире. Впрочем, пока не найдешь денег…

Недавно у нас в театре отмечали мой юбилей. Уже упомянутый мною молодой руководитель влиятельного телеканала расщедрился – пообещал выделить для передачи юбилейного вечера Шмыги в эфир аж полтора часа. Но при этом было сказано: «Найдете деньги – снимайте…»

* * *

Если уж вспоминать о внимании, которым пользовались спектакли нашего театра, то стоит рассказать еще об одной заметной постановке 50-х годов, которая как раз и пострадала от внимания, но совсем другого свойства.

В 1957 году В. А. Канделаки поставил оперетту «Бал в Савойе» П. Абрахама. Спектакль получился жизнерадостным, праздничным. Он стал как бы попыткой напомнить о доброй старой оперетте с ее блеском, шиком, зрелищностью, веселой музыкой. А она в «Бале» действительно замечательная. И декоративно спектакль был очень красив – яркие декорации, пышные костюмы… В его постановку вложили много усилий все работники театра – режиссеры, художники, музыканты оркестра. О нас, актерах, и говорить нечего. Все работали с увлечением, так как понимали, что готовим праздник для зрителей. Да и для нас это тоже был праздник.