Потом сделала несколько и взяла с собой. А Марте посоветовала сделать несколько раз демонстрацию клиентам, что так есть гораздо удобнее, чем раскладывать лепёшку на тарелке. Хотя они так хорошо покупали нововведение.
Марта даже сказала, что скорее всего перестанет бегать на площадь, потому что теперь люди с площади бегают к ней.
Чтобы не застревать до темна, я распрощалась и взяв извозчика поехала домой. По пути размышляла, где сейчас монстр и надо ли про него рассказывать маркизе. Всё-таки он получается её сын. Так и не пришла к решению.
Но на этот раз до дома добралась без приключений, даже бравый Лекок куда-то пропал, наверное, у него, иногда бывают другие заботы, кроме того, чтобы шляться по городу.
Дома на ужине было весело. Всем, а особенно мальчишкам, понравилась шаурма. Я, конечно, расхвалила Марту.
Когда мальчишки убежали, я рассказала про свой визит к мадам Триши и показала бумагу, которую мы с ней подписали.
Глаза Эжени снова увлажнились, и она хотела, что-то сказать, но не успела, прозвучал стук в дверь.
Маркиза посмотрела на меня.
Я отрицательно покачала головой:
— Нет, нет, я никого не жду
Взгляд маркизы стал отсутствующим. Я поняла, что она «смотрит» через магзамок, кто там.
Лицо маркизы удивлённо вытянулось, и она сказала:
— Это наша соседка, баронесса де Вальмон, она отказывается заходить, и спрашивает она тебя Мари.
Глава 27
— Меня? — удивилась я ещё больше маркизы
— Да, Мари, тебя, — маркиза посмотрела пристально и спросила, — баронесса не выходила из дома с тех пор, как арестовали её сына, где ты успела с ней познакомиться?
— Я не знаю баронессу, — ответила я, с сожалением глядя на чай, к которому я так и не успела прикоснуться
У меня была мысль, почему баронесса де Вальмон пришла именно ко мне. Я вспомнила, что когда монстр показывал мне меня, то наблюдал он за мной из окна дома, расположенного на нашей улице.
Это, конечно, была абсурдная мысль, но могло ли быть так, что монстр и баронесса как-то связаны?
Баронесса оказалась пожилой женщиной, с усталым лицом и грустными глазами. Было заметно, что одеваться и причёсываться ей приходилось самой. Платье было надето простое, да и волосы просто убраны в пучок.
Я хотела её уговорить войти в дом, чтобы попить чаю, но она, увидев меня, и даже не спросив, я ли это, сразу зашагала в сторону своего дома, ни произнося ни звука.
Пришлось идти за ней. По дороге подумала, что жаль, что у меня нет с собой пирожков.
Перед воротами своего дома баронесса слегка притормозила, и я поняла, что у неё тоже стоит защита, и подпитывает её она сама, и ей тяжело, потому что запас магии у неё не так уж и велик.
Двор баронессы был так же запущен, как и двор семьи Моран, когда я только приехала. Когда-то большие и красивые розовые кусты, заросли настоящей крапивой, и их было очень жалко. Трава, на когда-то ухоженном газоне была почти что по пояс.
В доме было темно, лишь в некоторых местах еле мерцали светильники.
— Да уж, проблема у них у всех одна, — пришла мне в голову мысль, — они слишком полагаются на магию, и когда её не хватает, то всё становится вот так вот бедненько и темноватенько.
В доме баронесса сразу пошла по коридору и вскоре остановилась у двери, поджидая, когда я подойду.
Стало страшно. Нелюдимая и неразговорчивая баронесса. Тёмный коридор. Дверь.
— Что-то я стала мыслить односложными предложениями, — подумала я и схватилась за ручку двери, не давая баронессе её открыть
Они были в дороге уже неделю. Девочка оказалась очень послушной, совсем некапризной.
Единственное, что иногда доставляло ему неудобство его, это её бесконечные вопросы. Но, если он не отвечал, иногда впадая в глубокую задумчивость, то Эмили просто замолкала, начиная смотреть по сторонам. Пока снова не находилось что-то, что вызывало у неё яркий интерес и она начинала задавать новые вопросы.
Теперь она называла его папА. И ему это нравилось. А он называл её Эмма и ей… это не нравилось. Она ничего не говорила, но каждый раз вздрагивала и задумывалась, как будто никак не могла принять, что это её имя.
— Ничего, — успокаивал себя граф Рено де Демартен, — привыкнет, она ещё маленькая.
За эту неделю они доехали до его земель. По крайней мере до той границы, которая была до того, как старый король решил, что он вправе покушаться на его жену.
При мысли об этом грудь затопила боль, сердце сбилось с ритма, и он уткунулся в белобрысую макушку, вдохнул чистый детский запах и только так боль начала отступать.
На него посмотрели голубые глазёнки:
— ПапА, ты чего?
Он с трудом выдохнул и ответил:
— Ничего, Эмма, всё в порядке.
Она так и сжимала в руках тряпичную куколку, не пожелав с ней расстаться. Ему даже пришлось в одном из трактиров, где они останавливались на ночлег, попросить хозяйку пришить куколке голову.