Счастье по наследству

Я всё ей рассказала: и о ребёнке, и об Эрике, и каким именно оказался этот Эрик. Как женщина, не единожды пережившая мужское предательство (мнимое или нет — не важно), мать не давала мне никаких советов. И это было правильно, потому что от неё я их не приняла бы. Она просто слушала — этого уже было много.

Мама провела рядом со мной всю неделю, что я восстанавливалась. Сеймур её поведение не комментировал, лишь просил звонить, если что-то понадобиться, пока он будет на работе. Я не звонила. Она тоже. Мне кажется, мама стеснялась деда, по крайней мере, она никогда не оставалась с ним наедине.

Исчезла она так же внезапно, как и появилась, и моя копилка детских воспоминаний дополнилась её мягкой рукой, осторожно перебирающей мои волосы. Я понимала, что это всё, на что способна моя мать, и не обижалась. Нельзя же обижаться на ветер, что в один день он дует сильнее, чем в другой. Ветер есть ветер, а попутный он или нет, решать тебе.

Я пробыла на вилле Николь три дня, пока она решилась на тот важный разговор, из-за которого и пригласила меня в Лос-Анджелес.

Начала, как всегда, неожиданно и сразу с основного вопроса.

— Как ты пережила потерю ребёнка?

Если честно, услышать это от беременной сестры оказалось жутковато. Прошло уже несколько месяцев, и я бы не сказала, что боль прошла, но точно притупилась. И всё же это были не те воспоминания, которые жили во мне постоянно. Я забивала их беззаботностью, как могла — наспех, широкими стежками.

Но Николь задала вопрос так походя, что я немедленно ощетинилась. Шов разошёлся, обнажив незажившие внутренности.

Я зло зыркнула на сестру:

— Откуда ты знаешь?

— Мать рассказала.

Можно было догадаться!

— Я просила никому не говорить.

— Речь о нашей матери, забыла? В ней ничего никогда не держится.

Николь дождалась моей реакции — невесёлого хмыканья — и с сочувствием покачала головой.

— Как же тебе было одиноко, раз для исповеди ты никого лучше не нашла.

— В любой другой семье это не казалось бы странным.

— В любой другой — да. Но не в нашей.

— А тебе никогда не хотелось, чтобы было наоборот?

Тяжёлый пронизывающий взгляд сестры буквально пригвоздил меня к стулу.

Я помню его до сих пор.

Сколько ей тогда было? Двадцать семь? Не смотрят так в двадцать семь. Если только к этой цифре прибавить ещё пятьдесят. Николь всё понимала и, в отличие от меня, иллюзий не испытывала. Ей было тяжелее во сто крат, потому что всё об этом мире она знала на восемь лет меня лучше. У меня была она — как могла, была — а вот у неё не было никого. И тот её взгляд очень хорошо доказывал, что так ничего не изменилось.

И всё же зачем-то она меня позвала.

— Ты рассказала маме о ребёнке?

— Она думает, я от него избавилась.

— Что?!

— У меня был сильный токсикоз в первом триместре, а она как раз неожиданно нарисовалась. Деньги закончились, ничего необычного. Пожила со мной неделю, послушала, как меня выворачивает над унитазом, ну и сделала выводы. Тогда и рассказала о твоём выкидыше. Я сделала вид, что очень испугалась и при ней позвонила в клинику, записалась на обследование. Потом сказала, что сделала медикаментозный аборт.

— Но почему ты скрываешь беременность?

— Эмма, я подписала контракт на съёмки в сериале, где буду играть выпускницу школы.

— Эм-м… — мои глаза несколько раз перебежали с её лица на живот и обратно.

— Не волнуйся, съёмки в октябре. К тому моменту я уже рожу.

— Но в чём тогда загвоздка?

— Там будет несколько любовных линий. Как в «Беверли-Хиллз, 90210». Продюсеры настаивают на достоверности и на роли пригласили молодых актёров, которые не состоят в отношениях. На финальном прослушивании нам намекнули, что для пиара лучше, если киношные страсти перейдут в реальную жизнь. Я должна буду крутить роман с одним из тех парней, а о каком романе может идти речь, если у меня на руках будет младенец.

— Но он же всё равно у тебя будет, никуда не денется.

— Это другой вопрос. Ты спросила, почему я скрываю беременность.

— Окей. То есть, кроме меня и…

— …Леоноры, — подсказала Николь.

— …Леоноры о твоей беременности не знает ни одна живая душа?

— Ещё садовник, шофёр и мой агент, который нашёл для меня этих людей. Все они связаны жёстким контрактом, по которому всё происходящее в этом доме не подлежит разглашению.

— Господи, какие сложности!

— Это шоу-бизнес, детка. Большие деньги требует больших вложений.

— А как же отец ребёнка? Он знает?

— Нет.

— Но ты ему скажешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что это была случайность. Досадная ошибка в один незащищённый секс.

— Может, он бы хотел узнать о ребёнке? — не сдавалась я.

— Вряд ли. Во всяком случае, в мои планы это не входит.

Вот это, я понимаю, опыт. Может, встреться мне Эрик попозже, я бы тоже так рассуждала. И не переживала бы так. Не нервничала.

— Но что ты будешь делать с ребёнком?

— На этот вопрос я отвечу тебе, когда услышу ответ на свой. Что ты почувствовала, когда потеряла ребёнка?

Николь даже выпрямилась в своём кресле, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Это нужно для роли? — мне страшно не хотелось отвечать.

— Прости, но тебе придётся это сказать.