Счастье по наследству

Мы сидели в одной из множества гостиных этого потрясающе красивого дома, той, что лучше всего освещалась в предзакатный час. Николь сказала, что любит пить здесь чай, чем страшно меня рассмешила. Я вспомнила документальный фильм про аристократов, который смотрела в детстве, и где говорилось, что в разное время суток они предпочитали разные комнаты и никогда не заходили в них в неурочный час. Аристократка из Николь такая же, как из меня кинозвезда, и всё же здесь она смотрелась очень органично.

И с той же аристократичной холодностью вспарывала мне душу.

Мне тяжело было сказать ей это прямо в глаза, потому я и встала и отошла к окну. Отсюда я не видела её пытливый взгляд и цветущий вид. И её живот. Ведь у меня сейчас был бы такой же. Может, чуть побольше — я же куда плотнее Николь. Мне не нужен был этот красивый дом. Этот бассейн с прохладной водой, который я всё же опробовала, взяв у сестры запасной купальник. Не было бы этого дома, этого сада, этого уютного заката. Были бы светло-зелёные стены в моей комнате, белая кроватка под розовым пологом. Старый комод, вычищенный изнутри и обклеенный чистой бумагой. И там ждали бы своей очереди крохотные вещички — штанишки, рубашки, мягкие смешные шапочки. И носочки. Малюсенькие такие, что мне на один палец.

Беззаботность.

Беззаботность, Эмма.

Текущие по глазам слёзы никак с ней не сочетаются.

Неслышно подошла Николь. Я просто почувствовала её рядом, а в следующее мгновение тёплая рука сестры нашла мою и крепко её сжала. Как в детстве.

Я зажмурилась, и тёплые ручейки бодрее потекли по щекам.

— Ты спрашивала, хотела бы я, чтобы у нас была нормальная семья? Конечно, хотела бы. Кто бы ни хотел такого. Весь ужас в том, что я не представляю, что надо делать, чтобы мой ребёнок однажды не задался тем же вопросом.

Николь замолчала, позволяя мне проглотить очередной комок в горле. Надо было что-то сказать, но слова не находились. Слишком больно было даже подумать о том, чтобы издать какой-либо звук. Поэтому мы молча стояли у окна и смотрели на садящееся в дымке вечернего города солнце.

— Ты точно будешь лучшей матерью, чем я, Эмма, потому что плачешь по своему неродившемуся ребёнку. Я же честно признаю, что не хочу ею становиться. Не суди меня за это. За честность не судят. Просто подумай о том, что живущий во мне мальчик сможет ослабить твою боль.

— Ты не можешь говорить это серьёзно, — прошептала я, не веря тому, что только что услышала.

— Могу. И говорю. Я отдам тебе своего ребёнка, а ты сделаешь его счастливым, и больше не будешь плакать по своей девочке. Просто подумай об этом, Эмма. Просто подумай.

Александр Огастас Бейтс появился на свет двадцать третьего август в одной из частных клиник Санта-Моники.

Дабы избежать слухов, Николь поступила туда под моим именем, но в свидетельстве о рождении указала своё. В графе «отец» ожидаемо стоял прочерк.

На родах я не присутствовала, но была первой, кто увидел новорожденного, когда его вынесли из родовой палаты.

Увидела и пропала.

Этот красный, сморщенный комочек с первого неосознанного взгляда в мою сторону стал самым главным человеком в моей жизни.

Так бывает.

Моральную оценку поступку Николь я давать не собиралась. Хватало того, что я и себя чувствовала обманщицей. Спасало только, что однокурсники и так до этого мало интересовались моей личной жизнью, а из близких друзей были только Фло и Сеймур.

Мне казалось, Сеймур должен был меня понять, но этого не случилось. Когда я вернулась от сестры и озвучила её предложение, мы поссорились. Тогда же дед впервые в жизни повысил на меня голос. Я даже не представляла, что он может так кричать.

— Вы две чёртовы куклы — ты и твоя сестра. Ума ни на грош! Это же человек живой, а не кукла: захотела — поиграла, захотела — отдала. Что ты будешь делать, когда эта курица ощипанная последние перья растеряет и вернётся за пацаном? Это мне тебя из петли вытаскивать, не ей. Её-то что — она о твоих чувствах ни черта не беспокоится. Сыграла на жалости, сучка.

— Дед!

— Что «дед»?

В тот момент я, наверное, впервые осознала, что передо мной уставший и морально, и физически глубоко пожилой человек. Вымотали его женщины — все четверо: жена, дочь, обе внучки. Ему бы покой, а не младенца орущего вешать на шею.

Но я же и своего хотела повесить! Так в чём разница?

— Я возьму его, — начала я горячечно. — Честно говорю, что справлюсь. Ребёнок не будет тебе досаждать. Николь собирается платить за содержание. Мы снимем квартиру.

— Дурища. Не об этом я, — перебил меня дед. — Платить она будет! Смотри-ка, какая щедрая! Справимся как-нибудь и без её платежей. А колледж? А твоё будущее? Твоё, Эмма — ничьё больше! О своём она, как я понял, озаботилась, а твоя жизнь побоку. Думай головой, девочка. Идёшь на поводу.

— Ну не может она его взять, дед! У неё контракт!

— И ты о контрактах думала, когда рожать собралась?

— Зачем ты так? Больно же.

— Правильно больно. А будет ещё больнее. Когда её контракты закончатся, ты останешься с носом. Без образования, без карьеры и без пацанёнка. Помяни моё слово.