Счастье по обмену (СИ)

Степан, не раздумывая, сел за барный высокий стул, оглянулся на бар.

Как черт из табакерки, из бара вынырнула администратор, вышколено улыбнулась обоим мужчинам. Куда только делась ее тигриная тягучесть в движениях?

Степан выпрямился во весь свой немалый рост, расплылся в улыбке, как кот на печке.

— Региииночка, как приятно видеть тебя снова… — протянул он, рассматривая напряженное лицо девушки. — Налей-ка нам, милая, по рюмашке коньячку, а потом еще и еще.

Администратор, как кролик под взглядом удава, едва ли не ладонь ко лбу приложила, чтобы отдать честь, развернулась, тут же материализовалась с классическими «бренди глас», на дне которых поблескивал янтарь напитка.

Тут же стайкой пролетели две официантки, оставив после себя сервированную часть стойки. Мясные и сырные нарезки, открытая пузатая бутылка дорогого коньяка, идеально сложенные салфетки под правильным углом.

Мужчины выпили, потом еще, и еще. Администратор Регина только успевала обновлять содержимое тарелок, бокалов, но на нее уже никто не обращал внимания. У мужчин уже вовсю шел свой разговор.

Хотя, если быть честными, говорил больше Степан. Роман же наслаждался отдыхом — музыкой, которая иногда заглушала чужие слова, движением вокруг, работой услужливого персонала, за которым, по сложившейся привычке, следил вполглаза.

Степан, разомлевший от алкоголя, свирепствовал в своем желании высказаться по любому поводу. Тыча в пузатый бок «Хеннеси», утверждал, что коньяк уже не тот, что раньше, «когда нам было по двадцать лет»: «помнишь, таскали у твоего покойного батюшки?».

Обернувшись на слишком резкий скачок децибел на танцполе, качал рыжеватой головой: «да, вот раньше музыка-то была намного приличнее, а сейчас что? Тьфу!».

И, видимо, поймав взгляд девушки-администратора в темноте бара, что-то буркнул про доступность современных дам.

Роман расслабленно улыбался и только подливал напиток собеседнику.

Кивал, выпивал, улыбался, выпивал.

Как почти каждый вечер, кроме, может быть, понедельников.

Явно витая где-то в облаках, он и не заметил, как Степан уже вовсю разглагольствовал на тему того, как же он, Роман Яковенко, хорошо устроился в жизни.

Мужчина поднял смоляную бровь и удивленно посмотрел на Степана, будто бы увидев его впервые.

— Понимаешь, на всем готовеньком-то не плохо жить, — говорил он, смеющимся взглядом окидывая разноцветное пространство бара. — Отец у тебя, светлая ему память, хорошо постарался. Да и команда у тебя тоже ничего такая. Огонь!

Он снова стрельнул глазами в Регину, которая стояла навытяжку, ожидая просьб шефа.

— Но все это… как бы тебе сказать… Не твоя заслуга-то, дорогой!

Рыжий поймал взгляд удивленного Романа и проникновенно заговорил:

— Ну, понимаешь, — он пощелкал в воздухе пальцами, будто подбирая слова. — Все это хорошо и прекрасно… Но что вот ты? Мыслитель! Широкой души человек! Человечище! — на этих словах грудь Романа будто стала шире, он весь распрямился, стал светлее лицом, будто на фотографии для рекламного баннера. — Оставишь после себя? Чужой памятник?

Роман, при первых словах Степана выпятивший грудь, снова чуть сгорбился в привычное положение.

— Какой еще памятник, Степ? Давай выпьем, что ты прямо… — загнусавил он.

— А вот так! Я после себя ничего не оставлю, — голос русского Бахуса чуть дрогнул, и Роман нечаянно заподозрил собеседника в подступающих слезах.

Приступ сентиментальности пропал так же внезапно, как и начался.

— А я говорю, Роман Игоревич, что повезло тебе с родителями так, что мама не горюй. Как бы это ни звучало! Игорь Дмитрич тебе такую империю отгрохал, все для тебя сделал, а ты сидишь себе и в ус не дуешь. А смог бы ты сам такой отель раскрутить? А? А построить? Э? — он закусил виски веточкой укропа, и зелень смешно повисла между его полных губ. — Вот и я говорю, что нет!

Роман не спорил, но слова Степана его, без сомнения, задели. Да как можно такое говорить ему, однокашнику, с которым связывает столько всего?!

— Да я даже больше скажу. Без своей оравы менеджеров — «сменеджеров» ты ничего не стоишь. И без заместителя своего. Он-то, почитай, больше нас с тобой соображает.

— Слышь, Крестовский, ты говори, да не заговаривайся, — лениво пожурил его обидевшийся Роман.

— Да, не спорю, ты молодец! — неожиданно легко согласился с оппонентом Степан.

— Но! Создать гостиницу с нуля, или реанимировать умирающий отель тебе будет слабо. Кишка тонка, понимаешь.

Сказал и глазом своим зыркнул в сторону.

Яковенко весь подобрался. Получилось, что слова его собеседника услышали все рядом стоящие. А их оказалось немало: и официантки, и бармен, и охранник, и, прости-Господи, Регина.

Степан вдруг принял деловой вид и достал сотовый телефон из заднего кармана джинс.

— У меня к тебе предложение.

Роман едва слышно застонал. И даже оглянулся в поисках эвакуационного выхода, чтобы спастись от поддатого Степана, но снова вернулся к бару.

У каждого в жизни имелся свой крест. У него, Романа Игоревича Яковенко, этот крест был в меру рыж, не в меру упитан и чересчур предприимчив. Уже сколько лет