Счастье по случаю

Она села в постели, протерла глаза и, приложив ладони к вискам, стискивая их, словно пытаясь выжать хоть какой-нибудь план, хоть какую-нибудь надежду, заставила себя думать. Она вспомнила, как однажды молодая работница, которая шла вместе с ней по улице, простодушно поведала ей ужасную тайну. И жизнь в тот день показалась ей уродливой и мучительной. Но раз уж приходится на это идти! Она снова и снова возвращалась к этой мысли, но тело ее уже заранее содрогалось от страха и от предчувствия физической боли, и она поняла, что не осмелится на такой шаг. Ведь всегда, когда она думала о таких вещах, об этом признании, оставшемся у нее в памяти, как ядовитая заноза, перед ее внутренним взором тут же вставало другое видение, в котором смешивались церковь, лики святых и горящие свечи — лики святых, свечи и церковь того утра, когда они с Эманюэлем вместе ходили к обедне. Ей вспоминались прежние дни чистой и наивной радости, и она чувствовала себя отторгнутой от солнца, от света, от жизни, словно мертвой. Она попыталась заставить себя принять решение, но никак не могла поверить, что это — единственный оставшийся у нее выход, а потому ей не удавалось себя уговорить. И она отбросила эту мысль, она призналась себе, что никогда на это не решится.

И страшный вопрос снова начал безостановочно стучать в ее висках: «Что же мне теперь делать?.. Признаться?.. Признаться матери?.. Нет, нет, ни за что на свете… Так что же тогда? Признаться Маргарите?» Спазма сжала ее горло. Нет, нет, этого тоже нельзя делать! Конечно, Маргарита обещает помочь и держать все в секрете. Ей-то легко прикидываться великодушной! Ее никто никогда не любил, никто с ней не гулял, кроме Альфонса, этого безработного, который, наверное, и живет на ее счет. Она-то вовсе ничего в жизни не понимает. И уж конечно, Маргарита только из любопытства прикидывается такой добренькой и милой. И чтобы потом легче было на нее клеветать. «Женщины!» — подумала Флорентина с презрением. Да и может ли женщина помочь другой женщине?.. Но кто, кто поможет ей?

Она стала искать другой выход. Она ведь молода и красива. Не только Жан Левек, но и другие молодые люди интересовались ею. Многие преследовали ее своими ухаживаниями в кафе. Она задержалась на этой мысли, но тотчас воспоминание о том новом, что она испытала, пронзило ее, словно стальной клинок; она откинулась на подушки, глаза ее широко раскрылись. Она едва подавила крик отчаяния. Шепотом она произнесла имя Жана — так страдальцы невнятно называют причину своей боли — и потом начала метаться на подушке, кусая одеяло, повторяя злобным, прерывающимся голосом: «Я его ненавижу! Я его ненавижу!»

До самого рассвета Флорентина судорожно рыдала, зарываясь головой в подушку, чтобы не разбудить Маргариту — эту змею, которая думала, будто разгадала ее тайну. Но вот узкий луч солнца проскользнул в комнату из-под опущенной шторы. Тогда она замерла в неподвижности. Она лежала вытянувшись, не шевелясь, и глаза ее уже были сухими. Ей казалось, что этой ночью по ее сердцу прошлись острые железные и каменные резцы и что оно само в конце концов стало твердым, как гранит. Ее любовь к Жану умерла. Ее мечты умерли. Ее молодость умерла. И при мысли, что ее молодость умерла, она все же ощутила трепет боли, легкий, как разбегающиеся по воде круги, почти незаметные на ее поверхности.

Теперь ее охватил покой, тупой оглушающий покой, проникший в самые глубины ее души, сковавший ее всю. Не было больше ни воспоминаний, ни радости, ни сожалений. В ней жило только покорное ожидание — вопреки разуму, вопреки ей самой, — в котором не было безнадежности, но не было и надежды, просто ожидание, долгое, постоянное, вечное.

Флорентина приняла решение. Что бы ни было, что бы ни случилось, она никогда не выдаст своей тайны. Пусть жизнь идет своим чередом — она будет плыть по течению, она будет ждать: сама не зная чего, но будет ждать. Сейчас ее уже немного поддерживала чуть затеплившаяся, еле ощутимая гордость от сознания, что она не выдала себя, и мысль, что у нее еще есть время обо всем подумать.

В предместье пробуждалась жизнь: до Флорентины донеслось громыхание повозки по мостовой, потом позвякивание бутылок в корзине молочника, а потом вдруг веселое, беспечное посвистывание под четкий стук быстрых шагов; и жажда жизни, таившаяся в сердце Флорентины наперекор всему, вспыхнула вновь, словно вызов. Нет, не все еще кончено! Она не может найти выхода, который ее устраивал бы, она отказывается от всех выходов, которые видит перед собой, но ведь должны же иногда случаться чудеса, говорила себе Флорентина, — ради таких смелых и твердых духом, как она? Ее усталые глаза были прикованы к узкому лучу солнца, которое постепенно заливало комнату.

XXIV

В тот вечер, когда Флорентина убежала из дому, Азарьюс вернулся около десяти часов.

— Я нашел то, что нам надо, — сказал он уже с порога. — Пять комнат, ванная, небольшая веранда. И еще маленький задний дворик, где ты сможешь сушить белье, Роза-Анна. Я уже уговорился. Если хочешь, переедем завтра прямо с утра.