Счастье Раду Красивого

   Мне хотелось сказать: "Опомнись! Что ещё за судьба!? Моей дочери одиннадцать лет! Она - дитя! А ты о ней как думаешь?" Но все эти слова застревали у меня в горле, потому что было слишком очевидно, что Штефан меня не услышит - он одержим.

  

   Когда-то давно я уже встречал подобную одержимость у другого человека. Этот человек видел лишь то, что хотел видеть, и для меня всё закончилось очень плохо. Того человека звали Мехмед. Он не хотел замечать, что понравившийся ему светловолосый мальчик не намерен становиться мальчиком для утех. Я пытался сопротивляться всеми силами, ударил Мехмеда кинжалом в ногу, но Мехмед решил, что удар - что-то вроде кокетства. Только безумец мог подумать так, но султан в то время и вправду вёл себя как безумный, как одержимый.

  

   - Не так давно решил ей серьги подарить, - меж тем сказал Штефан не то мне, не то самому себе. - Думал, не возьмёт. Взяла. А затем пошла к своей шкатулке, крышку открыла, положила их туда, закрыла и смотрит на меня выжидающе, будто ещё чего получить надеется. Спрашиваю: "Что ж не примеришь?" А она отвечает: "Это не для ношения. На выкуп собираю себе и матушке". Дерзость. А я не разгневался. Рассмеялся. Решаю теперь, чего бы ей ещё подарить.

  

   Кто-то будто шепнул: "Вот и Мехмед когда-то заваливал тебя подарками, надеясь купить любовь", - а Штефан наконец очнулся от своих грёз и вспомнил обо мне:

   - Так что же? Заключим союз? Подумай.

   - Нет! - крикнул я ему в лицо и вышел из шатра, не оглядываясь, а на следующий день войско Штефана снялось с места и ушло в Молдавию.

  

   * * *

  

   Рица, доченька моя, плоть от плоти моей, кровь от крови, как же я мог так ошибиться? Почему не уберёг тебя? Я всё боялся, что мою несчастную судьбу унаследуют сыновья, и не думал, что её можешь унаследовать ты. Но это случилось. Ты подобно своему отцу проживёшь много лет в плену. Ты подобно своему отцу вынуждена будешь подарить свои лучшие годы человеку, который тебе противен.

  

   Нет, я не могу оставить всё так, смириться. Нужно спасти тебя, даже если ради этого придётся обратить всю Молдавию в пепел! Но это только слова. Как же помочь тебе?

  

   Мне почему-то подумалось, что через несколько лет, когда Рица войдёт в возраст, вокруг неё в Сучаве соберётся толпа старух, которые при всяком случае будут повторять: "Ничего, потерпи, девочка. Привыкнешь, полюбишь", - а Рица станет смотреть на них как на безумных и хмурить брови: "Что вы такое говорите? Да как мне полюбить того, кто насильно меня при себе держит? А ещё он жесток и груб. Как мне такого полюбить?"

  

   Мне представилась и жена, которая смотрит на это. А затем Марица повернулась ко мне и сказала: "Не для того мы нашу доченьку растили, чтобы она жила во грехе со старым хромым кобелём. Но пока я с ней, этому не бывать".

  

   Как видно, потому Штефан и хотел вернуть мне жену, даже не требуя выкупа. Вовсе не от щедрости он такое предлагал, а чтобы иметь благовидный предлог разлучить Рицу с матерью. Останься Рица в Сучаве одна, стала бы более покорна, её проще оказалось бы сломить. Да и союз этот нужен был Штефану не столько ради союза, сколько ради того, чтобы я сам, сам сказал дочери "будь покорна".

  

   "Нет, - обещал я себе, - никогда ей этого не скажу и, возможно, поэтому её судьба сложится иначе. Ведь неизвестно, как сложилась бы моя судьба, если бы мой отец, много лет назад оставив туркам в залог меня и моего брата Влада, не велел быть покорными". Слова о покорности содержались в письмах, которые отец отправлял нам. Поначалу Влад читал эти послания мне вслух, но затем получил свободу и уехал, а письма остались мне. Я перечитывал их иногда, и если б хоть в одном говорилось что-то вроде "не перенимайте греховных обычаев турецких", я бы вспомнил об этом, впервые оставшись наедине с Мехмедом. Обязательно бы вспомнил.

  

   Увы, теперь я оказался в таком положении, что не мог отправить дочери даже письмо. И жене не мог передать весть. И выкуп за них заплатить не мог, потому что Штефан не принял бы денег, сколько ему ни предложи.

  

   Мне оставалось только одно - уговорить Мехмеда начать войну с молдаванами, отправить в их земли большое войско, а когда придёт время заключать мир, непременным условием должно было бы стать возвращение Марицы и Рицы домой.

  

   Но как я мог уговорить его? Что обещать? Даже глупец понял бы, что ничего султану от меня не нужно. Только мои сыновья ему нужны. Он сказал бы, что большая война с молдаванами - очень серьёзная услуга, и что такую оказывают только верноподданному, поэтому нужны доказательства моей верности. Мехмед потребовал бы, чтобы я привёз своих сыновей к турецкому двору, как мой отец когда-то привёз меня и моего брата... Но я не собирался торговать детьми. Освободить жену и дочь, но потерять сыновей? Что толку в таком обмене!