Счастье Раду Красивого

   Вдруг вспомнилось, как я обещал Милко: "Попробую во всём покаяться", - но несмотря на то, что я уже осознал возможность скорой смерти, каяться хотелось не во всём. Хотелось каяться за каждую минуту, проведённую на ложе с Мехмедом, и за всякое соитие, когда я заставлял себя, но за те "грехи", когда меня вело влечение, влюблённость или любовь, каяться не хотелось. "Не жалею ни об одном мгновении", - думал я, вспоминая Милко, и так же повторял, вспоминая другие свои безумства, очень давние.

  

   Но даже от того груза грехов, которые я признавал грехами, избавиться казалось непросто. Если бы я стал рассказывать о султане незнакомому здешнему священнику, мне бы просто не поверили. Священник решил бы, что я безумен. Он бежал бы от меня. И я не получил бы отпущения.

  

   Это размышление меня и занимало, когда в крепость пришёл приказ доставить "изменника Раду-бея" во дворец.

  

   Без труда подсчитав, что прошло примерно столько дней, сколько нужно, чтобы доехать до Джурджу и обратно, я уже понял, что предстоит во дворце. Получалось, что время для исповеди упущено, но и это не взволновало меня. Странное спокойствие, которое овладело мной, сохранялось.

  

   * * *

  

   Стража крепости передала меня с рук на руки дворцовой страже, а та отвела меня в мои покои, где я размещался, когда считался другом и гостем султана.

  

   В этих покоях по-прежнему жили мои слуги-греки, и начальник стражи сказал:

   - Вымойте своего господина и дайте ему новую одежду, а позднее, когда будет приказано, мы заберём его, чтобы отвести к султану.

  

   На всякий случай он добавил, обращаясь ко мне:

   - Не пытайся сбежать. Твои двери с той стороны охраняются.

  

   "Сейчас состоится обмывание покойника", - подумал я с тем же безразличием, но в то же время ждал в нетерпении, пока стража уйдёт, чтобы расспросить своих слуг, знают ли они что-нибудь о моих детях. Видели их? А кто моих детей сопровождает?

  

   Наконец двери за стражей закрылись, но не успел я и слова произнести, как кто-то кинулся на меня сзади и крепко обнял, прижавшись к моей спине.

  

   Моё спокойствие как ветром сдуло. "Как же так! - мысленно воскликнул я. - Он не должен быть здесь".

  

   Я сделал попытку обернуться, и обнимающий разомкнул объятия, но разомкнул лишь затем, чтобы снова сомкнуть - теперь спереди. И прижаться щекой к моей щеке, которая уже много дней не знала бритвы.

  

   Мне всё же удалось оторвать от себя этого безумца:

   - Милко, зачем ты здесь?

   - Чтобы с тобой быть, - просто ответил он.

   - Но ты же понимаешь, что для тебя это очень опасно. Если султан поймёт, кто ты для меня...

   - Господин, тебе надо беспокоиться о другом, - перебил Милко, усаживая меня на софу и садясь рядом. - Султану нет дела до тебя, потому что он восхищён твоими детьми. Почти влюблён в них обоих. Я не думал, что такое бывает, ведь им всего-то по десять лет, но он так на них смотрит... Это ни с чем не спутать. А останавливает его только то, что он боится потерять их расположение. Султан наговорил им всякой лжи, что ты уехал по делам, но скоро приедешь. Он не сказал им, что держал тебя в крепости. Я и сам не знал, пока не пришёл сюда и не поговорил с твоими слугами. Но теперь не могу рассказать твоим детям правду, потому что к ним никого не пускают. Так султан приказал.

   - Но почему ты сам здесь? - продолжал спрашивать я. - Вместо тебя должен был приехать Стойка.

   - Он не захотел, - ответил Милко, - Вернее, замешкался, а дальше было поздно.

   - Не понимаю.

   - Когда в Джурджу приехали люди султана, то сразу спросили: "Где дети Раду-бея?" Им показали. Тогда люди султана спросили: "А где слуга Раду-бея, поставленный за ними присматривать? Нам велено взять с собой его тоже". Стойка, когда услышал это, растерялся, ведь понимал, что ничего хорошего от поездки не жди. А я, пока он молчал, быстро выступил вперёд и сказал: "Это я слуга Раду-бея". Потому что понял - если скажу так, меня отвезут к тебе, а мне это и было нужно. Мне всё равно, что со мной здесь может случиться. Главное, что с тобой буду. А Стойка правильно задумался, надо ли ехать. Ничего он здесь сделать не сможет. Так зачем ему здесь быть?

  

   Я вспомнил ту ложь, сказанную султану: мои дети находятся под присмотром слуги, который, если сможет, привезёт их в Турцию, а если не сможет, но увезёт на север, в Венгрию, потому что раньше они находились в монастыре на севере.

  

   Раз уж Милко назвался тем самым слугой, следовало выяснить, устраивался ли ему допрос. Догадался ли кто-то подтвердить слова Басараба, уличившего меня во лжи. Ведь, если допроса не было, я мог сейчас научить Милко, что говорить. Мелькнула мысль: "Может, нам всё же удастся выкрутиться? Может, сумеем сбежать все вместе прямо из дворца, ведь если Мехмед решит, что я не лгал ему, то уберёт от моих покоев стражу".

  

   - Султан говорил с тобой? - спросил я.