Счастье Раду Красивого

   Вино всё больше действовало как на меня, так и на моего собеседника, и если раньше мы сидели на достаточном расстоянии друг от друга, то теперь - совсем близко и не чувствовали неловкости. Мы то и дело задевали друг друга локтями, когда брали что-то с блюда, но за эти случайные касания уже не хотелось извиняться.

  

   Ахмед-паша то и дело приобнимал меня за плечи и восклицал: "Ах, мой друг Раду-бей!" - а затем опять говорил что-нибудь нелестное о придворных порядках.

  

   И вдруг поэт в очередной раз наполнив пиалы, сделался очень серьёзным. Его весёлость, которую он показывал на протяжении минувшего часа, вдруг пропала.

  

   - Раду-бей, прошу тебя, не пойми превратно, но я хотел встретиться с тобой не только для того, чтобы от всего сердца благодарить. Меня беспокоит судьба того юноши. Ты ведь наверняка знаешь, не понёс ли он наказание из-за меня.

   - Он служит при дворе, как прежде. В той же должности, - ответил я и вспомнил охоту, которая состоялась недавно уже без участия Ахмеда-паши. - Когда я видел этого юношу в последний раз, он не выглядел несчастным.

   - А может быть... - Ахмед-паша замялся, - может быть, ты говорил с ним?

   - Нет. Для чего?

   - Мне хотелось бы знать, не сердится ли он на меня.

  

   "Эх, ну зачем спрашивать о ком-то, если я здесь!" - воскликнул внутри меня юный Раду, а Раду более опытный с досадой понял, что любовь к красивому пажу по-прежнему жива в сердце поэта.

  

   Однако в ту минуту мне подумалось, что пажа уже не следует опасаться: "Это дело прошлое. Ахмед-паша и сам понимает, что паж для него недоступен, а завтра предстоит отъезд в Бурсу, который нельзя ни отменить, ни отсрочить. К тому же пажа здесь нет. Зато я здесь".

  

   И всё же чувство досады заставило меня стать немного язвительным:

   - Ахмед-паша, неужели тебе есть дело, что думает юноша, который не имеет особых склонностей?

  

   Поэт вздохнул, а на его лице вдруг появилось выражение такой горькой тоски, что я почувствовал себя обиженным - он и впрямь хотел бы видеть здесь, на моём месте того пажа, а вовсе не меня.

  

   Ахмед-паша молчал несколько мгновений, а затем задумчиво произнёс:

   - Но он позволил мне поцелуй. И это, возможно, означает...

   - Паж следовал приказанию султана, - перебил я. - А приказ состоял в том, чтобы позволить тебе проявить твои чувства. Паж повиновался, но не более. Я сам видел, как он с отвращением вытирал губы после случившегося. Прости, мой друг, но я должен сказать тебе горькую правду. Этот юноша не имеет особых склонностей и втайне презирает таких как ты и я. Он бы презирал нас явно, если бы не знал об особых пристрастиях султана и не боялся оскорбить его заодно с нами.

  

   Мой собеседник совсем понурился, и я вдруг подумал о том, как мог бы его "утешить". Вот почему я взял пиалу в левую руку, чтобы освободить правую, и эта правая почти сама собой легла на плечо Ахмеда-паши:

   - Мой друг, - вкрадчиво произнёс я, - мне и самому порой бывает очень тяжело при виде красоты, которая никогда не ответит мне любовью на любовь. Я часто встречаю такую то здесь, то в своих землях. И мне приходится смиряться, потому что иначе это обернётся для меня или разбитым сердцем, или огромными неприятностями. Или и тем, и другим одновременно. Совсем как обернулось для тебя. Любить красоту, не имеющую особых склонностей, это напрасный труд. Лучше обратить взор на других, - я поставил пиалу на столик, чтобы теперь положить обе руки на плечи Ахмеду-паше.

  

   Мой собеседник молчал, а я, совсем осмелев, погладил его по щеке кончиками пальцев правой руки, а левая уже передвинулась по его плечу так, что лежала поверх воротника кафтана и слегка касалась шеи.

  

   - Не печалься, - теперь я говорил не вкрадчиво, а ласково и почти перешёл на шёпот, будто боялся громким голосом спугнуть свою удачу.

  

   Ахмед-паша поднял на меня глаза:

   - А что ты скажешь, если я попрошу тебя о почти невозможном?

   - О чём? - шёпотом спросил я и ещё больше приблизил лицо к его лицу. Мы почти соприкасались носами.

   - Устрой мне свидание с предметом моих несчастий, - торопливо заговорил поэт. - Уговори его как-нибудь, чтобы пришёл сюда.

  

   Я отпрянул:

   - Что?

  

   Показалось, что кончики пальцев, которыми я только что прикасался к собеседнику, горят, как обожжённые.

  

   Ахмед-паша смотрел на меня, но будто не видел и всё так же торопливо говорил:

   - А если он не согласится на уговоры, предложи денег. Пусть я лишён доходов визира, но у меня ещё осталось... - теперь бывший визир посмотрел на меня осмысленно: - Ты полагаешь, я безумен?

   - Да! - воскликнул я. - И тебя не узнать! Я полагал, что ты слишком умён, чтобы так... Ты потерял всё из-за смазливого пажа, которому даже не жаль тебя. Будь его воля, он бы плевал тебе в лицо!

  

   Я сказал это громко, чтобы задеть Ахмеда-пашу, заставить его сердиться и кричать. Хотел, чтобы он испытал такое же разочарование, которое испытал я, узнав, насколько несбыточны мои собственные мечты.