Счастье рядом

— Все равно молодчина. Дело у вас ответственное. Радио, оно всегда хвалит. Корреспондента газеты, к примеру, кроме того, что уважают, еще и побаиваются, кабы не пропесочил. А вас — только уважают. Уж это известно: пришел радиокорреспондент, так и знай — распишет в лучшем виде, что есть и чего никогда не было. А мне никак невдомек, почему мы боимся пропарить кое-кого по радио? Газету иной раз взять недосуг, а радио само в уши лезет. Или заграниц боимся, или отношения портить не желаем кое с кем? По-моему, круши то, что плохо, да похлеще, лишь бы тайна государственного значения через границу не перелетела. То, что хорошо, — прямо, то, что плохо, — тоже не в бровь, а в глаз. Мы-то знаем, что плохому хорошее не осилить.

Федор Митрофанович закурил и немного помолчал.

— Вот, Юрий Александрович, большое дело ты делаешь. А этим, — Кондратов кивнул на бутылку, — не увлекайся. Таким зельем только горе заливать. И опять же причин у нас для горя нет, тем более у таких молодых, как ты.

— А если есть? — упрямо возразил Яснов.

— А если есть, всегда можно найти выход.

Яснов и Андрей переглянулись.

— Иль не согласны? — Кондратов поднялся, расправил плечи и сказал:

— Счастье, мои дорогие, в нас, а не вокруг да около.

2

— А не выйти ли нам на улицу? Дождь перестал. Завтра начнется новая неделя. Тогда уж не надышишься. Яснов и Андрей согласились. Надев плащи, все трое вышли на улицу.

— Куда двинем? — спросил Хмелев, глубоко вдыхая влажный воздух.

Андрей предложил дойти до почты, купить газет, а потом спуститься к набережной.

— До почты так до почты, — поддержал Хмелев, и они пошли вдоль почерневших от дождя деревянных домов. В перспективе прямой зеленой улицы светлели коробки многоэтажных зданий, высились башенные краны.

Вдоль тротуара до самого центра тянулась дорожка буйно растущего газона, зеленели молодые тополя. Андрей смотрел на влажные неподвижные листья и думал о недавнем разговоре с Кондратовым. «Корреспондентов уважают, — сказал он, — за то, что они делают большое дело». И это было так: уважение людей, хорошо знакомых и тех, с которыми Андрей встречался впервые на заводах, стройках, в колхозах, — всегда было определенным и неподдельным. «Но полной ли мерой отвечаем мы на него, всегда ли видим в труде простых людей большие свершения? И еще — как сделать, чтобы у человека все было хорошо, не когда-нибудь, а теперь?» Яснов ему был понятен больше, чем кому-либо. Он пил потому, что боялся одиночества, а если боялся — значит, не смог выработать воли. Стакан вина придавал ему бодрость, которая притупляла все то, что мучило его изо дня в день и что с новой силой обострялось, когда приходило похмелье. «Яснову надо помочь, а кто поможет ему самому? У человека должно быть все хорошо, и разве он. Андрей, не имел на это права? Но такое же право имели другие — Рина, Жека... Тоня Подъянова. Если Тоня действительно любила Ивана Фролова, то каково ей было теперь? Конечно, можно стоять в первых рядах общечеловеческой борьбы за счастье, и тогда свое придет само. Но так думать и так поступать мог далеко не каждый», — спорил с собой Андрей и сам же опровергал: «Должен каждый! Должен! Таков закон жизни».

Из этих размышлений Андрея вывел никогда не унывающий Хмелев. Он говорил о тридцать первом и сорок восьмом домах. Один из них был предъявлен к сдаче, в другом начинались отделочные работы. Он показывал на кран одному ему известной крановщицы Марии Конюховой, говорил о бригаде каменщика Бородулина, которая за два месяца вывела под крышу пятиэтажный дом. И все он знал, все замечали его черные, сверкающие глаза.

— Вот где решается проблема жилья!

— И не только здесь, — заметил Яснов.

— Верно, повсюду!

— Андрей, — обратился он к Широкову. — Я надеюсь, ты обмозговываешь очередной репортаж по жилстрою? Обрати внимание на поток и на его тылы. Разве ты видел когда-либо раньше такой размах? Смотри, сколько навезли готовых деталей! Все-таки все мы вместе — молодцы, иначе рос бы здесь бурьян и торчали халупы, как в прошлом году.

Остался позади крупный район застройки, началась новая часть города с широкими улицами, металлическими столбами, многоэтажными зданиями. Больше стало машин, больше людей, магазинов, киосков, столовых, парикмахерских. Вот и розовое здание почты с полукруглым бастионом из бетона и стекла.

Беспрестанно хлопали входные двери, по широкой полуосвещенной лестнице двигался встречный поток людей. И вдруг у Андрея все похолодело внутри — он увидел белый макинтош и седую шевелюру Сперанского; рядом с ним, ближе к стене, шла Ирина.

3

Положив газеты на скамью, Андрей посмотрел на разлив пруда, на скользившие по его глади яхты. Он не слышал, о чем спорили Юрий и Хмелев: из головы не выходила встреча на почте. Хорошо, что Ирина не заметила его. Иначе, как бы он стал говорить с ней? Да и о чем было говорить?..

— Собственно, я человек городской, — горячился Юрий, — складывая газету вчетверо, — и в сельском хозяйстве не разбираюсь.

— Будешь читать — начнешь разбираться, — возражал Хмелев. — И не только в сельском хозяйстве.