Счастье в декларацию не вносим (СИ)

Желание спросить не ослышался ли он или вовсе выдать что-нибудь из горгулского репертуара, вроде: «Чё?!» – было очень острым, но а’Дагд всё-таки сдержался, постоял, так и держась за ручку, потом всё же обернулся.

– Ну ты сам пойми! – ещё быстрее заговорила сестра, зачем-то в кресло поглубже задвигаясь. – Ты же тогда поступил… Ты мою жизнь сломал! Хорошо, не сломал, а так… Но… А с другой стороны, сам хорош! Поверил, что я родного брата прокляну? Я же тебя люблю! Ну, почти. То есть, иногда. Вернее, чаще всего. Ты же простил, да?

– Простил, – медленно, заторможено кивнул Алек.

– Не сердишься?

– Не сержусь.

– И мне за это ничего не будет? – надула губы молодая нира.

– Будет, – снова кивнул а’Дагд.

– А… А что?

Илея изобразила по-детски милую улыбку, трогательно и с такой умилительной беспомощностью заглядывая брату в глаза. Но всё равно как у Эли у сестрицы не получилось. Вернее, беспомощной то она – Эли, не сестра – никогда не выглядела, но тоже частенько смотрела вот так, снизу вверх. И тогда – не сестре, а Эли – хотелось луну с неба достать, если б попросила.

– Але-ек, – робко напомнила о своём существовании девушка.

– Ты выйдешь замуж, – объявил сеидхе, стряхивая наваждение, – по человеческим обычаям. Валь говорил, это сейчас модно и для карьеры полезно.

– Для чьей карьеры? – опешила Илея.

– Твоего будущего мужа.

– А кто муж?

– Валь, конечно, – пожал плечами а’Дагд.

– Изящно! – заржал Келен, аплодируя. – Ну братец, мне у тебя ещё учиться и учиться. Так отомстить, да ещё обоим разом! Браво! Будут на пару яйца высиживать! А после высиживания наша сестрёнка такую сказку мужу устроит, что он без посторонней помощи удавится.

– Какие ещё яйца? – вконец растерялась младшая нира.

– А ты никогда не думала, как размножаются василиски? – приподнял бровь Алек. – Впрочем, у тебя будет время всесторонне изучить этот вопрос.

– Подожди, подожди, – встряла озабоченно хмурящаяся маменька. – А если Валь не согласится?

– Согласится, – холодно пообещал а’Дагд. – Ему теперь с СМБ ссориться не с руки. Одно предприятие совместное каких забот требует.

– Но ты же ушёл из СМБ.

– Вернусь, сделаю работу над ошибками, – усмехнулся Алек. – Значит, мама, Эли тебе нравится?

– Ну конечно, – рассеянно ответила фея, явно думающая о чём-то своём. – Ты полагаешь, другая с нами ужиться сумеет?

– Это ещё кому с кем уживаться придется, – а’Дагд наклонился, нежно целуя мать в макушку.

– Я не хочу замуж! – возмутилась, отмершая и, видимо, оценившая перспективы Илея. – За василиска не хочу!

– Как вариант, есть ещё горгул и грим, – вежливо улыбнулся сестре сеидхе. – Я не деспот и отбирать у тебя свободу выбора не собираюсь.

– Грима-то за что? – не понял Келен.

– Да, с гримом погорячился, – самокритично согласился Алек. – Остаются горгул и василиск. Выбирай, сестрёнка, но думай о своём будущем. А я пошёл.

– Куда пошёл? – не понял брат.

– На таможню. Где к свадьбе готовятся.

– Эй, погоди, нельзя же так! Слушай, я всё придумал. Не бойся, ты только сделай, как я скажу, не промахнёшься…

Но сеидхе больше и не боялся, промахиваться тоже не собирался – хватит. Впрочем, и следовать гениальным идеям Келена никакого у него желания не было. Главное, не опоздать. Или главное суметь ей объяснить? А как, что сказать, да ещё так, чтобы и поняла, и простила, и…

– Романтика – это основное, – большим шмелём гудел братец. – Ты её растаять заставь, дальше как по маслу пойдёт. У них же сначала чувства, потом мозги.

Да, до чувств тоже стоило бы достучаться.

***

В училище СМБ не объясняли, как это должно выглядеть, религию и уж тем более традиции рас там проходили факультативно, а из обрядов а’Дагд ничего, кроме обычая огров, когда дама доставалась единственному выжившему кавалеру, не помнил. Но всё-таки человеческие церемонии он как-то не так представлял. Уж если они, люди то есть, так дорожат этим освящением союза, то и помпы должно быть больше. Или нет?

Так или иначе, а никакого тебе храма, вроде фейских шпилей, дотягивающихся до облаков. И хорового песнопения брауни, от которого закладывает уши. И свального веселья, гарантирующего паре – и всем, кто за них радуется – многочисленное потомство. Даже алтарей с верезжащими от ужаса жертвами нет – всё тихо, чинно, благородно.

Народу собралось не сказать, что много, но пост таможни явно бы всех не вместил, поэтому во дворике, рядышком с кладбищенскими воротами, поставили нечто вроде лошадиного навеса, только остроугольную крышу соорудили из тряпки. Ну и украсили всё это великолепие цветуями с лентами. Под навесом непонятно чего дожидался благообразный старичок почему-то в белой хламиде, хотя магией от него и не пахло. Улыбался этот дедан больно уж мерзко, сладко – вот-вот какую-нибудь пакость выкинет. И даже стоящий за его спиной Дамми, обвитый удавом, как статуя купающейся девы лианами, его не смущал, хотя вряд ли этому сморчку часто доводилось видеть горгулов, да ещё облачённых в атласную жилетку и при золочённой бабочке.