Счастье в кредит. Книга 1

«Душа прощается… Душа прощается…» — зазвучал в ее памяти голос матери. Так уже было, когда умер отец. Тоже прилетел голубь. Вернее, не прилетел, неизвестно как попал в закрытый дом. Вот тогда мама и сказала: «Душа прощается…»

Наташа тогда еще удивилась: мама никогда не верила в Бога, а тут сказала такое.

А голубь склонил головку к Наташиным цветам, словно искал в них зернышко. Прошелся, взмахнул крыльями и, коснувшись Наташиных волос, улетел в небо, прямо к солнцу.

И только сейчас Наташа почувствовала вырвавшееся из самого сердца, сжавшее горло, ослепившее глаза, разорвавшееся в мозгу — горе.

Она упала на земляной холм и даже не заплакала, не зарыдала — закричала от этой страшной боли:

— Мамочка-а-а!!! Мама-а-а!!! Миленькая моя-а-а!!! Мама-а-а…

Она кричала в самую землю, словно хотела докричаться до погибшей, она обнимала руками могилу, прижималась к ней всем своим вздрагивающим, больным телом…

— Мама! Я не могу!!! Я не могу больше жить, мама! Прости меня! Мамочка, прости!!!

Древние греки знали такое понятие — катарсис. Герои их великих трагедий ощущали потерю близких как самое страшное горе на земле. Как горе, которое не только вырвало из жизни человека, но которое уничтожило равновесие мира. Мир накренился. Он вот-вот рухнет, погибнет из-за страшной несправедливости.

Наташа читала и Эсхила и Софокла, она знала и что такое катарсис, но всегда относилась к этим трагедиям чуть холодновато. Не верила, что горе может быть столь необъятным.

Теперь для нее мир тоже накренился.

Под этой желтой землей покоились не только обгоревшие кости живого и любимого, самого близкого на земле человека, в могиле лежали справедливость и надежда, радости и любовь, настоящее и будущее… В этой же могиле лежал ее нерожденный ребенок…

Машка сама разрыдалась, когда с другого конца кладбища прибежала, услышав страшный Наташин крик. Она пыталась поднять подругу с земли, что-то говорила ей утешающее, но Наташа только причитала:

— Я не могу больше жить!.. Я не хочу жить, мама!..

Машка и сама опустилась рядом, бросила утешать подругу и просто плакала…

— А теперь везите ее домой и уложите в кровать, — сказал доктор. — На ночь дадите вот это… Пусть плачет… Только не позволяйте ей доводить себя.

Машка кивала головой, поглядывая то на врача, то на бледную Наташу, сутуло сидящую на врачебном дивачике.

На кладбище Наташе снова стало плохо. Машка вдруг поняла, что подруга ее не дышит, просто лежит побелевшая и не шевелится.

Она бросилась к сторожу, тот вызвал «скорую», Наташу тут же увезли в больницу, и врач сделал ей укол.

Сейчас у Наташи хоть немного порозовело лицо. А то Машка грешным делом подумала, что подруга последует за своей матерью.

— Там сейчас машина идет на вызов, вас подбросят, — сказал врач. — Подождите немного.

Через пять минут действительно заглянула женщина-медсестра и позвала их в машину. Наташу пришлось вести под руку.

— Чего это с ней? — спросила медсестра.

— Мать у нее умерла, — ответила Машка.

— Сегодня?

— Нет… Нина Сергеевна Денисова.

— А, учительница… Мой сын ее знал. Жалко.

Только дома Наташа пришла в себя. Не сразу поняла, как она здесь очутилась. Но потом что-то вспомнила, перестала задавать вопросы и замолчала до самого вечера.

Перед сном, как и говорил доктор, Машка дала ей таблетку. Она так и не отошла от подруги. Прилегла рядом.

Наташа проснулась уже перед полуднем. Проснулась от жары. Солнце било ей прямо в лицо через распахнутую створку окна. Еще в полудреме Наташе показалось, что она дома. Каникулы. Мама ушла по вечным своим делам, а у нее, у Наташи, никаких дел нет. И можно будет сейчас пойти в садик, залезть в гамак и читать.

Мама умерла, сад сгорел.

Наташа окончательно проснулась, хотя голова все еще была тяжелой.

Но эта тяжесть отходила с каждой секундой все дальше, а вместо нее приходило ощущение нежданного покоя. Наташа вспомнила, что с ней так уже было, когда они расстались с Андреем. Горе отступило, пришла мудрость и тишина. Все-таки человек устроен здорово. Мотор у машины сгорает от напряжения, а человек просто выключается из горя. И поэтому живет.

Мысли были какие-то обыденные, суетные, мелкие, множественные. Надо вставать. Машка сегодня работает. Придется звонить Ивану Степановичу и встречаться с ним. Потом надо будет зайти на кладбище и заказать памятник маме. В школу тоже надо заглянуть. Ну и все на сегодня.

Но тут выплыл в памяти неизвестно откуда взявшийся музей боевой славы.

«Что за музей? — удивилась Наташа. — Откуда я вообще знаю про этот музей? A-а… что-то Машка про него говорила. А чего она говорила? Ерунда какая-то…»

Наташа встала, умылась, поклевала немного бутерброд, оставленный Машкой, выпила чаю и вышла на улицу.

— Здравствуй, гражданка Денисова.

— Да-а, — улыбнулась Наташа. — Мне Машка так и говорила — Вадик стал совсем другим человеком.

Они стояли у крыльца. Наташа смотрела на Вадика, а Вадик протирал платком изнутри милицейскую фуражку и так был сосредоточен на этом занятии, что даже глаз не поднимал.

— Что это ты в милицию решил?

— Так отец у меня…