Счастье в мгновении. Часть 3

Отвечаю: «Разделяю это предложение. До встречи».

До момента рандеву братьев я успеваю доделать сценарий, получившийся на целых двадцать листов, по тем параметрам, которые указаны в методических рекомендациях и отправить его на почту Максимилиану Домингесу, на что он через считанные минуты высылает мне ответ: «Добрый вечер, Джексон. Письмо получил. Переговорим на маскараде».

На каком таком ещё маскараде? Хмыкнув, сделав задумчивое лицо, я осознаю, что подробную новость о новом мероприятии я, вероятнее всего, узнаю от Миланы, которая была утром в модельном.

Подъезжая к месту, я улавливаю взглядом кудрявого с вечно веселой физиономией, трындящего с кем-то по телефону. Мысль о том, что он ничего не рассказал о нашем с ним откровенном разговоре, потухает. Доложил. Не сомневаюсь, что в точных подробностях.

– Какие люди… – Отключает телефон и кладет его в карман джинсовых белых шорт, в точности как у меня. «Повторюшка». Его наполненный смехом взор устремляется на меня. – Господа, – делает движение рукой, будто кланяется, – поприветствуем мистера Джексона.

Я сжимаю губы в тонкую линию, раздражаясь от его всегдашних нелепых фраз. Пожав ему руку, с серьезным выражением лица, выбрасываю:

– Питер, тебя не утомляет повседневность общения, складываемое из потешных слов без повода и с поводом, но чаще без?..

– Барин недоволен. Неужто высшее общество оказало на него порочное действие? Вопрос обратный. А тебя не утомляют вечно «заумные» фразы? – усмехается он, содрогаясь головой от смеха и его отросшие кудри, будто шапка из густых темных волос, разносятся из стороны в сторону.

– Право, брат-баран, – кислым голосом проговариваю я, пододвигая черные очки к переносице, ставшие неотъемлемым аксессуаром моих будней.

– Понял. До шуток тебе еще расти и расти, малец, – гогочет Питер, житейски хлопнув меня по плечу, – а если откровенно, в чём дело? – Только я раскрываю рот, чтобы ответить, он досказывает: – Я тебе снился, что ли? Или ты вовсе не ложился? – подмигивает мне глазами, обдавая многозначительным взглядом. – Что за сообщение в рань-ранскую, что нужно встретиться срочно и немедленно?

Издав короткий приглушенный смешок, резко махнув головой в сторону, спрашиваю:

– Ты не спешишь? Может, вырвемся в кофейню?

– Эммм… – прикладывает пальцы к подбородку, демонстрируя шуточный думающий, предельно думающий, вид. – Здравая мысль, брат. Единая здравая мысль, прозвучавшая из твоих уст!

– Боже, кто бы знал, что мой брат помимо барана еще и клоун. По пути буду вещать.

Одарив друг друга бессмысленными смешками, мы двигаемся в первое попавшееся нам на глаза кафе.

– Как «помолвочная» жизнь? – успеваю я спросить, пока мы еще не зашли в заведение общественного питания, в котором у Питера, по крайней мере так было всегда, перекрывает часть мозга, отвечающая за разумность мыслей, так как его без конца голодный желудок, словно бездна, поглощает в себя и первое, и второе, и третье блюдо, не останавливаясь на передышку.

– Скажу так: словно на меня навесили мешок дополнительных забот и хлопот. Но все это временные трудности. Мистер Эндрю и Аннет Джеймс так обрадовались… – В его голосе – счастье.

Питеру, как и мне, не доставало отцовской заботы, да и с учетом возникших новых трудностей, родители Ритчелл стали ему семьей. И, несмотря на его юмористический и оптимистический стиль жизни, не видевшись с ним определенное время, отданное работе, я вижу, он готов к тому, чтобы создать свою семью, обеспечить её всеми необходимыми нуждами и укреплять, взращивать, как посаженное деревце. Сопоставив его с прежним человеком, казалось, человеком с утерянным смыслом жизни, сейчас – в нем зажжен внутренний свет, который он подпитывает, подогревает тем, что стало ему родным, новым. Вселенная сподобила его счастливой дверцей в другую жизнь. В ту жизнь, где каждая последующая секунда жизни для него – подобие вечности, где ценность каждого дня превосходит все границы. Он – показатель человека, пережившего страшное видение, показавшее ему, что есть смерть и какова тонкая нить, разделяющая нас от неё… Схвативший рукой горсть пепла, он едва ли не достиг холода в сердце. И только познав тайную поволоку границы жизни, лицезрев ее черные очертания, вкусив глоток яда, земное существо открывает врата себя другого, того, кто не поддается негативным эмоциям, затаивая в душе чувства гнева и ненависти, того, кто равнодушен к мелочам, на которые масса других обращает пристальное внимание, того, для кого самым важным в жизни являются близкие… Не каждому уготовано проникнуть на считанные часы в адские болезненные муки, в рыло грозных сил, неслыханно ложащихся на плечи живых, в ту сферу, изменяющую затем прежнее житие человека, но и не каждому, кому дозволено это, предначертано вернуться обратно.

– Брат, ты с ними так сблизился.

Вместе с тем, видно, что ему необходимо сблизиться с родным отцом, с отцом Миланы.