Счастье в мгновении. Часть 3

— И это не всё… — Разум отказывается мне служить, чувства вырываются наружу и меня прорывает: — Да, я, быть может, и совершаю ошибки, но не предаю, не отказываюсь от любви, а выбираю её… ЕСЛИ БЫ НЕ ТВОЙ ПОСТУПОК, ОТЕЦ! — Ощущаю, как мои руки становятся ледяными, бледными и неугомонно трясутся, я кладу телефон на стол и продолжаю в экран: — ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ НАЛЕТЕЛ КОРШУНОМ НА НЕВИНОВНУЮ НИ В ЧЕМ МАМУ, НЕ ОТНЯЛ БЫ ЕЁ ИЗ-ПОД НОСА СВОЕГО ЛУЧШЕГО ДРУГА, ТО НИЧЕГО БЫ ЭТОГО НЕ БЫЛО, ЭТОГО ПЕРЕЛОМНОГО МОМЕНТА В ДУШАХ ТЕХ, КТО НИКАК НЕ ПРИЧАСТЕН К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ! И пусть я останусь без гроша, пусть этот толстосум поставит красную печать на моей карьере… я сделаю всё лишь бы сберечь дорогое. — Я громко сглатываю и приканчиваю последним ударом: — Есть ещё кое-что… Послезавтра твой второй сын, — и подмечаю, — неродной сын женится… Твой выбор, тебе решать, быть там или нет, но, помни, он нуждается в твоей, — выделяю голосом, — …поддержке…

Слова, откровенные до грубости, прогремевшие, как удар, вызывают и во мне испуг. Не сказал ли я лишнего? А не все ли равно: сказал я об этом сейчас или сказал бы потом?

Тишь да гладь. Ни единого звука не раздаётся по линии собеседника.

Отец жив вообще?

Звонок не завершен.

Прислушиваюсь несколько секунд.

Неожиданно, с поспешностью, неслышно проскальзывает Ник, которого Тайлер пытался успокоить и отвести от опасных для его здоровья переживаний, и выхватывает телефон, задыхаясь и твердя в трубку:

— Джейсон, мы многое пережили с тобой… — И без того в нервном возбуждении я еще больше начинаю волноваться за Ника. — Жизнь обоих не была лёгкой, но давай покажем нашим детям урок, простим друг друга за всё, что сотворили… — Я подзываю Тайлера, чтобы тот принёс чудодейственные препараты Ника, боясь, что ему станет совсем плохо после таких признаний. — Прости меня, друг… Прости за всё… — Его голос так сильно дрожит, отчего мое сердце так болит. — Так уж суждено: на два мужских сердца было только одно, нежное и хрупкое. Глупыми и влюблёнными мы были… Во имя нашей дружбы, во имя волнующего события, на которое мы обязаны явиться, я предлагаю перемирие. — Он захлебывается в словах, ему не хватает дыхания. Он так судорожно вздыхает, будто с этим вздохом уходят его последние силы. Мое сердце усиливает эту состязательную гонку, что я сам еле перевожу дух в небеспричинном изумлении. — На всё воля божья, друг мой, значит, должно было этому случиться: любимая девушка родила нам двоих прекрасных сыновей, вызывающих в нас чувства гордости… Кому, если не нам, отцам, пожелать молодым не совершать тех же ошибок, которые совершили мы…

Отец не издаёт ни писка, ни малейшего всплеска голоса. На глазах Ника выступают слезы, родным платком он судорожно протирает глаза. Потрясённый, тронутый от слов Ника, я взглядом — но он даже не смотрит на меня — призываю ему садиться. Он опускается по воле своего состояния, впихивая в себя еще одну горсть таблеток. Тайлер, у которого налилось кровью лицо, находящийся в таком же стрессе, что и я, складывает руки за спину, и взирает куда-то в потолок закрытыми глазами, приподняв голову. Первый раз я вижу слезы на эмоционально крепком человеке. Он так растроган, так взволнован, что топорщатся жилы на его шеи. При виде его мокрых глаз меня самого окутывает невольный трепет. И его взяли за душу слова, произнесенные чистосердечно несчастным, тяжело раненым жизнью.

Ник делает ещё одну попытку, чтобы услышать обратную связь, и сотрясающимся голосом произносит:

— Мы не знали, что так всё обернётся. Я не виню тебя, сам напортачил немало. Но давай признаем, что любовь твоя к Питеру, а моя к Джексону, как бы ни было, объята настоящими отцовскими чувс…

— Не нужно продолжать, — придушенным голосом за всё это время высказывает отец. Нетрудно догадаться о недосказанном конце фразы Ника. — Я приеду… — Он так быстро говорит, что я улавливаю только первых три буквы предложения, и отключается.

Безмолвие сохраняется среди нас троих на протяжении долгих пяти минут.

Какие мысли посещают в эти часы отца? О чем он подумал, когда услышал искренний монолог друга, просящего о прощении? Что он почувствовал? Я говорил с ним с таким нескрываемым злорадством, даже не думая. Трудновато тормозить рвущиеся слова, взлетающие из эпицентра боли в душе. Я сбрасываю ему адрес места в сообщении, в то же время допуская кошмарную картину встречи «роковой четверки». Кто меня тянул за язык соглашаться на объединение презирающих друг друга, сложившихся личностей, в Семейный альянс?

— Ник, как вы? — переживает Тайлер, глядя, как Ник сидит, не шелохнется, прижав одну ладонь к глазам. Когда к его очам подступают слезы, он прячет лицо. В очередной раз он вспомнил прошлое, вспомнил свою любовь, вспомнил и грудь его заболела, затрепыхались оживившиеся старые мгновения, мгновения любви и мгновения разлуки и поплыли перед его глазами. Уже давно пробило восемь вечера. Вдруг он молча встаёт и стремится к выходу.

— Вы куда, мистер Ник… — Я махом следую за ним. — Куда вы? — Он натягивает старые кеды. И я тут же: — Я с вами.