Отвлекшись мыслью об отце, я мысленно сравниваю его с Брендоном и Ником. Брендон — суров, хладнокровен, но с дочерью он меняется и становится мягким, ласковым. Для него никто, порой даже супруга, не представляет такой важности, как больная дочь. Держит гнев на всех, но как только заговаривает с дочерью, то словно другой человек. Ник же с виду безразличен к дочери, не показывает чувств, но любит ее больше всего на свете. Сентиментальный, рассудительный, стремящийся к честности в отличие от того же Брендона. А мой отец… видимо, он проявляет — если у него она есть, конечно, — любовь через заботу о карьере. Никогда он не говорил прямо о чувствах отца к сыну, только формальное общение. Особенность его натуры не допускает таких сантиментов.
Звонит Ритчелл, узнавая, где я нахожусь. Я сообщаю, чтобы она заехала к нам для срочного дела — передачи посылки от тайного санты.
Я выхожу к двери, с радостью встречая её. Отвечая взаимностью, она заходит, и мы перебрасываемся несколькими фразами о делах каждого.
На дворе — 16–30. Брендон не дал о себе новостей.
Ник храпит, лёжа лицом вверх, ушёл спать раньше, чтобы долгожданное событие наступило скорее. С поражением можно смотреть, как он ждет, ждет всем телом и душой. Подготовился, что скажет дочери. Настоящий отец! Я поступаю также и ложусь на кровать, которую он не занял, мучаясь все в том же кресле. Засыпая, как только лишь соприкасается моё тело к подушке, во мне происходит полное растворение сознания. Но уже через час я просыпаюсь от сонливого бреда.
Глава 57
Милана
— Милана, любовь моя, ну что-то ты совсем расклеилась! Что не скажешь, что не спросишь у тебя, ты грустно-прегрустно отвечаешь. Никак не пойму, что с тобой! Завтра такой день… Не перестану повторять, как тебе идет новая стрижка! Модель моя! — начинает Даниэль разговор после обеда, у меня в комнате. Я лежу спиной к нему, вонзаясь взглядом на висящий на стене ковер. И ничего не хочу. И думать не хочу. Чем больше я терзаюсь вопросами, тем тяжелее избавиться от тягостного ощущения. Голова пухнет! — А какая погода ласковая! Ты только взгляни! Нет! Ну нельзя дремать в такую погоду. Что я могу сделать для тебя? Может, как вчера вечером, погуляем? Я попрошу деда, он спустит меня на первый этаж, а там уж я сам. Ты говорила, что дело не во мне, тогда в чем? Скажи, любимая? Скажи…
Поменялись мы местами. От его недавнего опустошения не осталось и следа. Зато мое состояние только ухудшилось. Словно слезами я стерла с лица все чувства, эмоции… Не пойму: что до сих пор поддерживает во мне жизнь?
В прошлый вечер, не зная, как отвлечь себя и не свихнуться от мыслей, я взяла инициативу и предложила Даниэлю провести время со мной на улице. Он так возрадовался, что сделался еще счастливее. Правда, за всю прогулку я, считай, и слова не проронила. Вместе с тем, я проявила интерес к его убеждениям, связанным с возрождением в нем силы, и вдохновилась тем, как человек в таком положении может быть морально выше здоровых людей. Не скажу, что мне стало лучше от этого, но дало о многом задуматься. И гуляли мы, когда была почти ночь и нас никто не мог увидеть, а сейчас же так светло… и так людно.
— Всё хорошо, — полусонно утверждаю я, чтобы он не волновался и не задавал море вопросов, и хватаюсь за книгу, лежащую под подушкой, но сидячий в коляске удерживает мою руку:
— Не сейчас! Позже почитаешь! И так все дни не отрываешься от своей психологии. Поделись, любимая, какими мыслями ты питаешь сознание, уплывая от меня на протяженное расстояние?
— Я же сказала, что всё хорошо! — не грубо настаиваю я на своём и ложусь прямо, на спину. Смотрю в окно и невозмутимым тоном прошу: — Дай мне побыть одной…
Он не отходит. Минута, две… Он все еще здесь. Вполглаза я подмечаю какие-то движения, вытворяемые им одной ногой. Привстав, удерживаясь на одном локте, я поворачиваюсь в его сторону. Воззрившись сосредоточенно на меня, он хлопает широкими открытыми глазами.
— Не может… Не может быть, Милана! Я почувствовал пальцы на правой ноге. Немного. Oh dioses! Oh dioses!36
— шумит ошеломленно он. — Я почувствовал их! Я же встану сейчас!Я порывисто подымаюсь. Мое тело трепещет:
— Подожди, нет, мы должны вызвать врача! Не двигайся сам! — Я выставляю руки вперед, как бы не давая ему сделать задуманное.
В нетерпении он пробует встать на одну ногу, чтобы ощутить ее, опираясь о край дивана. Результат неутешительный. Он почувствовал импульсы в кончиках пальцев, но это не предрешило ничего, и мы вздыхаем в один такт.
— Что? Что случилось? — врываясь, с пугающей резкостью молвит Анхелика. Подходит Армандо, но спокойный в сравнении с супругой.
Даниэль не отвечает им, но, уронив голову, говорит самому себе:
— Но как же я… Я столько занимался, часами подряд.
Я кратко им докладываю о его состоянии.
И тут же с панической силой в голосе бабушка грохочет, как гром:
— Мы звоним врачу! Он должен осмотреть тебя! — И убегает за телефоном, двигаясь с излишней суетой.