Счастье в мгновении. Часть 3

Армандо, бросив тревожный взгляд на Анхелику, глубоко вздыхает, и, постояв с минуту, поглядев на Даниэля, меня, указывает мне взглядом, что пойдет.

Как только дверь закрывается, я касаюсь ладони Даниэля, боясь, что случившееся возымеет обратную силу, и он станет тем же скитальцем, безучастным к переполоху, происходящему вокруг него, (уж лучше, когда он такой, какой сейчас) и как могу заверяю его:

— Ты встанешь, но не сейчас, нужно ещё заниматься. Сдвиг появился!

Он несколько раз мотает головой, обнимает меня и целует в шею, шепча на ухо:

— Прости, любимая, я… я…

Может, я уже не умею чувствовать, поскольку поцелуи не вызывают даже чувств отвращения?

— За что простить?

— За то, что завтра я не смогу пригласить тебя на танец, — трогательным голосом признается он, рукой убирая волос с глаза. Анхелика подстригла его на днях, но кудрявость и объем никуда не делись. «Испанская натура». — Я смогу сделать тебя счастливой! Обещаю, что как только встану, то наверстаю упущенное! А завтра я…

Стук во входную дверь.

«Врач смогла так быстро приехать?»

— Откройте сами, мы заняты! — отзывается Даниэль, отчего слышатся шаги Анхелики по коридору. Она делает все, что он скажет. До чего любит внука!

— Что «завтра ты»? — переспрашиваю я, заправляя волосы за уши. Сгоряча я все же сделала каре. Не хватает моего длинного коричневого полотна, как платка, висящего на спине. Однако выглядит симпатично, стильно и почти неузнаваемо. То, что нужно мне. «Новый имидж, как новая жизнь», — думала я. Но нового ничего не произошло. Я погрязла в одной дыре.

— Завтра я… — он смеётся, — забыл, что хотел сказать. — Берет мою ладонь и прижимает к губам. Одержимая гнетущими мыслями, я молчу, как неживая, и не брыкаюсь.

Никаких завтра! Еще ночью я бесповоротно осознанно, вопреки ожиданиям Даниэля, решила в день свадьбы притворюсь, что плохо себя чувствую, доеду с ним на такси до места празднования, втайне поздравлю молодоженов, чтобы никто нас не видел, подарив чайный набор от двоих, купленный мной нынешним утром, и сразу же исчезну из той земли. Он, если захочет, останется. А я… А что я? У меня даже платья нет. «Ты боишься быть осмеянной. Отец увидит тебя с таким, будет насмехаться, как и все гости…» И как бы я не помышляла, что чужое мнение не имеет никакого значения, подсознательно я нахожу обратное. Чужое — да, оно не так берет за душу, как взгляд на тебя того, кто желал тебе еще в детстве счастливого будущего, чья кровь бурлит в тебе… И как бы не хотелось думать об обратном, это задевает за больную жилку.

Я смотрю, как солнце врывается в окно, и, чуть повернув голову в отверстие двери, углядываю, как в овале света обрисовывается чья-то фигура, но не толстого врача.

— Привет! — звонко доносится от девушки в короткой белой плиссированной юбке и верхним такого же цвета топом с толстыми лямками. Она стоит и не проходит дальше, заострив взгляд на Даниэле.

— К вам можно?

— Ритчелл! Невестушка! Конечно, можно, — счастливо говорит Даниэль, расправляет правую руку в сторону со словами: — Проходи, мы как раз говорили о вашем дне.

Она растеряно поправляет висящую на плече сумку и чуть проходит к нам.

— Сто лет, сто зим! Как поживаете? Как Питер? — Даниэль навеселе. И в его словах ни одного намека на несчастие, будто ничего и не случилось и все так, как было в день приезда Ритчелл ко мне домой.

— Хорошо, — скромно отвечает подруга, насыщенная скрытой тревогой, и сглатывает так, что слышно.

Даниэль, учуяв накопившееся напряжение, с пониманием вставляет:

— Оставлю вас обоих. Ко мне врач должна заглянуть. Позже к вам присоединюсь. Любопытно узнать в общих чертах, что будет завтра, а то от Миланы ничего не добьешься, спрашиваю, а она то и твердит, что совсем ничего не знает. — Улыбка не сходит с его лица. — Ты вовремя, Ритчелл. А то я уж не знал, что делать… Что-то не так с ней, а что — не пойму. Изменилось в ней что-то… — Когда он уже оказывается у дверного наличника, за который держится рукой, то, обратив взгляд на нас, отпускает: — Я попрошу бабушку, она заварит чая. Испробуешь с ее фирменным капустным пирогом. Или ты на диете перед свадьбой?

Ритчелл будто делано расправляет губы, отвечая: «Нет, не на диете», а затем: «Спасибо».

Он покидает нас.

Я знаком прошу сесть рядом Жозефину, пахнувшую ванилью, возвещая близость свадьбы.

Тишина между нами дополняется ощущением неловкости. Допускаю, что Ритчелл не преминула про себя подумать: «Ни слова о болезни, ни слова о горе. Он бодр, жизнерадостен и ни капли неунывающий».

Собравшись с остатками сил, я первая молвлю тонким голосом:

— Привет, подруга.

Я так соскучилась по моему человечку, родному, близкому. Она спасет меня от отчаянных монологов. Когда не говоришь с ней, то все держишь в себе — кому же еще выговориться?

И через пару секунд, я заключаю её в объятия; мое молчание выливается в слезы.

— Подруга, как же так? — Заражение происходит быстро. Ритчелл обнимает меня с изливающимися слезами.

Я немотствую, слёзы не дают сказать.

Минуту спустя: