Счастье в мгновении. Часть 3

— А когда, Ритчелл? Когда подходящий… Когда наступят эти подходящие дни… — ною я.

— Все закрутилось в какую-то нелепую дурацкую историю! — Она пребывает в раздумье. — Как будем созваниваться ближе к ночи с Питером, я обсужу с ним то, о чем мы с тобой поговорили, и… давай так. Он попробует и с Даниэлем, и с Мейсоном подвести тему о тебе. И не беспокойся насчет того, что мы обозначили вас с Джексоном как близких друзей молодоженов. Если не захочешь одевать повязку из веточек лаванды на руку, которую мы подготовили и для Джексона, я ни в коем случае не обижусь.

— Нет, ты что! Ритчелл, нет! Моя проблема и мне ее решать. Я сама буду распоряжаться своей жизнью! А повязка… — Она протягивает мне чудесный браслет. Я принимаю его и даю слово, что повяжу его завтра вокруг запястья.

— Тебе же не далекие люди помогают. Ты должна завтра чувствовать себя комфортно! Пусть хотя бы поговорит между делом с ними двумя. Ну и с Джексоном, конечно. Мы сломаем внешние преграды и соединим вас!

— Спасибо… и… меня обуревает страх даже не по этому поводу. Там же будет мама, папа…

Ритчелл делает задумчивое лицо.

— Джексон брал на себя обязанность, что разрешит эту проблему. Я, конечно, доверилась ему, но сомневалась до поры, пока ты не сказала, что он живет с твоим отцом… Как я могла не увидеть его, когда заезжала к ним?! Будем считать это хорошим знаком. Он у нас умный, бизнесмен как-никак, придумает что-нибудь… Тебе я не буду давать советов на этот счет. Только в твоих руках ваши взаимоотношения с отцом, но скажу, что раз он желает сказать тебе что-то, то выслушать нужно… — Увидев, что я потускнела, она тут же раздает весело: — Подруга с «карешкой», показывай купленный наряд! А мой — увидишь завтра! — смеется она.

— Его нет, — так и отвечаю я.

— Милана Фьючерс! — хохочет, удивляясь, она. — Поражаешь! Отошла от модельной жизни!

— Не совсем. Взяла отгулы, — поясняю я и вкратце рассказываю, как это было.

— Сколько с тобой произошло за какие-то три недели! У меня нет слов. И я ни о чем не знала. Хотя… ничего не меняется. Так было всегда. Что не жизнь твоя, то сплошная драма! Я не въезжаю в одно: как до сей поры твоя история жизни не экранизирована? — И добавляет с напряжением: — И Максимилиан о вас с Джексоном знает. Милана, нужно уже как-то определиться со всем. Не то лишишься и работы, и любви. Подумай уже о себе! Не о том, как угодить и помочь каждому нуждающемуся в чем-то, а о себе!

Горящая желанием быть полезной, я и вправду перестала думать о себе. Живу наполовину, живу, чтобы помочь другому, ночами забываюсь неглубоким сном.

— Милана! Задумайся об этом, когда будешь одна. Мне нужно будет совсем скоро ехать, а перед этим я сделаю тебе особенный подарок. Я спущусь к машине и вернусь.

— Какой подарок? Зачем? Ритчелл…

Она отмахивается рукой и отходит минуты на три.

— Ты можешь надеть его, даже если ты уже купила другое! — Подает мне белую прямоугольную коробку, украшенную атласным бантом. — Ты сделаешь счастливой меня… И еще кое-кого…

— Ритчелл! Хватит говорить о Джексоне! — И с вожделением к нарядам, не потухающим во мне, с нетерпеливостью я раскрываю верхнюю часть прекрасного ящичка и в эту же секунду ахаю, не жалея восторженных слов. Поднимаю вверх — мои глаза горят, как искорки от бенгальских огней, и осматриваю роскошную красоту длинного, цвета магнолии платья, на сетчатом, без рукавов, с полуоткрытым сзади бюста которого вкраплены цветения сиреневых малюток, ощетинившихся роз, с серебристым отливом на кончиках. От талии до пола тянется пышная-пышная юбка, сверху покрытая несколькими сетчатыми слоями, настоящими полями лаванды. По длине тянется кисея лепестков, словно живых. «Когда-то папа, лет десять назад, обещал, когда я вырасту, купить мне платье с розами, похожее на это, но все его слова оказались пустыми». Восхитительно! Оно поглощает меня, накаляет желанием примерить его, покружиться в нем. Очутиться бы одним взмахом в фиолетовых рядах Прованса, уходящих в бесконечность, и пробежаться бы навстречу ветру. Я полностью достаю чудесное одеяние и случайным образом замечаю белый прозрачный пакет, залегающий под ним. Туфли! Боже! Нежные, пастельно-розовые, с узкими носами и на шпильках, выражающие бесконечную женственность. Лодочки завоевывают сердце. Оглядев их, я ставлю рядом, но взгляд опять заволакивает платье, никак не дает покоя искусная вещь, будто пленительное светило, от которой не оторваться. Заходящее солнце бросает через окно тени, освещая мою фигуру, утонувшую в лавандовом покрове. Я разглаживаю изнеженные кустистые розочки, как бутончики полуотверстых губ, блуждая в другом мире, очерчивая в памяти, как Луиза с Джошем, дремля на солнечном припеке, расстилались душою в мантии из роз, точивших благовония капля за каплей.

— Ритчелл, это… это… спасибо… — Поворачиваюсь, но от подруги и след простыл. Ритчелл? Она ушла?