Счастье в мгновении. Часть 3

— Как?! Вы обязаны мне сообщить, о чем никогда не упоминали! — Положив ногу на ногу и наклонившись вперед, поддерживая кулачком подбородок, она раскрывает ушки, чтобы слышать, что я ей хочу сказать, но я думаю, она прекрасно знает это.

— Признаюсь, мадемуазель, что… — начинаю я.

Скажи девушке поверхностную путающую её фразу, и она примется за работу над дурными мыслями.

И утратила она прежнее веселое расположение духа, хватаясь за подкидывающие ее подсознанием иллюзорные догадки:

— Измена? Новая девушка?

Ее глаза и святая невинность улыбки вызывают у меня приступ смеха.

— Это верх вашей скудной фантазии!.. — Я пытаюсь проявить прежнюю серьезность и сказать первоначальную мысль, пока она не накрутила себе десяток смутных предположений. «Неужели ее до сих пор не покинули глубокие сомнения о принадлежности к ней моего сердца?»

— Когда мы стали достоянием репортёров, я был тому рад, что все в округе обсуждали нас с тобой. Не кого-то там, а Морриса и Фьючерс.

Она закатывает глаза и с недовольной гримасой восклицает:

— Когда я думала, что Максимилиан меня выгонит, он был рад. Невежда! Может, именно поэтому вас прозвали «тираном без сердца»?

— Милка, Милка, веришь ты всякой новостной чепухе. Но то чтобы я был «без сердца»… — размышляю несколько секунд, — хотя отчасти был. Ни одна из дам меня не задевала. Любовь отогревает… а без любви я был ни кем иным, как холодным мрамором. И казался Каем, похищенным Снежной Королевой. Я нагляделся на столько фальшивых улыбок — большая доля женщин видели во мне внешность и статус. Никто не касался моих струн души, оттого и не хотел я ни одну из них не оберегать, не лелеять, не идти на риски ради нее…

Ей приятны мои слова, выражение ее глаз выдает это.

— Ни одну из них? — переспрашивает она, пальчиком касаясь моей ладони и быстро убирая его, но я успеваю захватить ее ладошку и твердо подтвердить:

— Ни одну. — И я понуждаю ее снова встрепенуться: — Но ты не знаешь, что…

— Безжалостный! — слабо сердится она. — Все-таки была одна?!

Сквозь смех, непрекращающийся у меня, я молвлю:

— Тот первый танец, во дворе, так взволновал меня.

Не взяв к слуху мои изречения, из нее следует не один вздох облегчения и уже затем она делает лицо слушающего человека.

— Я не забыл, как ты тогда, мимолетно задев меня пристальным улыбающимся взглядом, не ожидала столкнуться с моим — таким же пристальным и глубоким, что опустила голову…

— Я помню те секунды, как только раздались первые такты песни, под которую мы танцевали… За нами тогда наблюдали мама и… — и меняет слово, — мои родители.

Мы перебрасываемся воспоминаниями того мгновения, счастливого мгновения, словно переносясь на несколько лет назад. А такие счастливые мгновения так стали редки. И ее стихающая улыбка, под влиянием едва не сорвавшегося случайно брошенного слово «папа», как и всплывающие события прошлого заставляют меня забыть о чувствах, в которые я позволил себе окунуться, и я откладываю разговор, итогом которого станет погружение нас обоих в отчаяние:

— Начнём?

Дни прошлого никогда не покроются пеленой забвения.

— Да, да… — Мы поднимаемся.

Внезапно она задаёт вопрос почти беззвучно, с неестественной сдержанностью, не размыкая губ — то ли боясь, что кто-то услышит, то ли остерегаясь разбудить душевную боль:

— Джексон, а когда ты впервые понял, что полюбил?..

Вслед за этим незваным вопросом я снова уступаю место воспоминаниям и, образно ощутив себя тем мальчишкой, что был, пробираюсь глубоко в свое сердце и пробравшись до первой нити, скрепившей узелок любви, отвечаю:

— Это и был тот день… — Я улыбаюсь, устремляя глаза вдаль. — Ты так звонко смеялась… Твой смех расстилался по моему телу, покрывая его, как пуховым одеялом, и его струнки постучали в моё сердце. Твой «птичкин смех» завоевал меня. И я начал с ума по тебе сходить…

Отвлекшись лишь на то, чтобы включить музыку, в ошеломлённом молчании, Милана возвращается ко мне и прислоняется лбом к моей груди. Я смыкаю возле нее кольцо из своих рук. Произведение «Ghost Waltz» Abel Korzeniowskiм позволяет замечтаться — пленяющая чувственность нот заколдовывает душу. Счастливое молчание в тандеме со звучанием композиции, теребящей грудь, украшают загоравшиеся на небе звезды.

— А ты?.. — выдыхаю лишь два слова, втягивая в себя запах молочного шоколада от ее волос.

Эта минута так трогательна.

«Напрасно женщины полагают, что мужчины бездушные натуры, не способные на сентиментальность. А виновата в этом их суть, не позволяющая все-все эмоции выносить наружу, вот мы их и держим внутри. Порой даже весьма трепетнее и ранимее относимся к чему-либо, чем женские души…»

— А я… я поняла, что по-настоящему полюбила, когда оказалась в Мадриде, за столько миль от тебя, от твоего голоса, твоих объятий и твоих губ… Наверное, никогда человек не любит другого так, как любит, когда вдали от него…