Секвилль обнял ее и попытался утешить. Потом Грейс не могла вспомнить, что он говорил, только звуки любимого голоса остались в ее памяти. Конечно, он уверял, что никогда не упрекнет ее, что герцогство Дорсетское не стоит потери единственной любви в его жизни, что наконец если он не женится на Грейс, то и с другой женщиной не обвенчается тоже. Последний довод казался милорду самым весомым, не будем упрекать его за этот ультиматум.
Но Грейс, несмотря на то что ее лицо заливали слезы, а сердце обливалось кровью, оказалась непреклонна. Уверенность, что она должна так поступить, должна нести это бремя, в одиночестве, стала тем якорем, за который она могла удерживаться.
— Нет, милорд, что бы вы ни говорили, пройдет время, и вы поймете, как я была права. Прошу вас, уезжайте, не причиняйте себе и мне излишних страданий. Вы еще будете счастливы!
— Ради бога, Грейс! Как я могу оставить тебя сейчас? И я не сумею быть счастлив где-то, вдали от тебя.
Последние три месяца перевернули представления маркиза как о женщинах, так и о самом себе. И вот все внезапно разрушилось…
— Уезжайте, милорд, умоляю вас!
Уильям наконец понял, что сегодня не добьется от Грейс другого ответа. Он нехотя поднялся, не зная, как оставит любимую в состоянии такого горя.
— Хорошо, любовь моя. Я уеду, но вернусь завтра. Надо дать тебе время успокоиться и понять, что я никогда не расстанусь с тобой, а на двоих это бремя ляжет уже половинной ношей…
— Я более не желаю видеть вас, милорд Секвилль. Прошу вас, уезжайте и не возвращайтесь.
Грейс собрала все свои силы и выпрямилась, величественно указывая бывшему жениху на дверь. Джентльмен покачал головой и молча вышел из комнаты. Он не был намерен сдаться и уступить, но привел все доводы, какие только мог предложить ей.
Грейс осталась одна в убогой полутемной комнатке. Это ее дом, и он навсегда останется ее домом. Мечты о зеленых лугах и величественных башнях Дорсет-эбби разбились вдребезги на дне ущелья близ Сент-Ажордж-Маунтин.
— Зачем я призналась ему во всем? Что мне стоило сказать, что я не люблю его, что это был восторг и ослепление от того, что за мной ухаживает
Грейс не привыкла долго предаваться унынию, но сейчас ее безмятежность и спокойная сила не помогали ей. Девушке не было еще и восемнадцати лет, а судьба уже успела в одночасье вознести ее в призрачный замок Фата-Морганы и так же резко столкнуть вниз.
Миссис Эттон, по дороге домой поболтавшая с любопытной соседкой, уже знала, что у Грейс был гость, но заплаканное лицо дочери заставило ее удержаться от расспросов.
— Матушка, — Грейс сама завела разговор, как только мать закончила свою скромную трапезу. — Я отослала маркиза Секвилля и попросила его больше никогда не приезжать, но, боюсь, он очень упрям и ни разу еще не сталкивался с отказом… Завтра он обещал приехать снова…
— Девочка моя, подумай, вы могли бы быть счастливы… Взять малютку из приюта — богоугодное дело, а с деньгами маркиза вы сумели бы воспитать и нескольких детей. Даже в нашу лечебницу то и дело приносят подкидышей…
— Ах, матушка, да будь он простой человек, я и то не уверена, смогла бы я выйти за него замуж со своим изъяном! Ты не понимаешь, как это важно для аристократов — продолжение рода! Если у Уильяма не родится наследник, сын, герцогство унаследует какая-нибудь боковая ветвь семьи, совсем не обязательно люди благородные… Я не могу позволить, чтобы из-за меня род Дорсетов прервался!
— Ну, как скажешь, милая. Если ты все уже решила, значит, так тому и быть. Ты боишься, что он станет досаждать тебе своими уговорами? — В миссис Эттон оказалось больше проницательности, чем предполагала Грейс.
— Да, он примется говорить о любви, и я не уверена, что смогу вынести это… А если я соглашусь, мы оба до конца дней будем несчастны!
— Тогда тебе нужно спрятаться. Мы сейчас же соберем вещи и потихонечку пойдем на ферму Джиллиса, моя крестная давно звала нас погостить. Никто не увидит, куда мы ушли, и твой маркиз, когда приедет, не сможет узнать, куда мы подевались.
Грейс горячо одобрила план матери, и через полчаса обе женщины медленно побрели по темной улице. Идти было довольно далеко, и не оправившейся до конца от болезни Грейс путь казался непреодолимым, но она так стремилась убежать, что без стонов и жалоб переносила все неровности дороги, невидимые в ночной темноте.
Когда, утром маркиз Секвилль, не спавший всю ночь, остановил коня у знакомой калитки, ему сразу бросились в глаза запертые ставни. Он долго стучал в дверь, но домик явно был покинут его обитательницами.
— Если она думает, что сможет сбежать от меня…
Маркиз нахмурился, поведение Грейс казалось ему уже не столько проявлением великодушия по отношению к его семье, сколько упрямством.