Счастливая черкеска

— Любопытно, да, любопытно, — поддержал Федоренко. И тут же, что называется, оседлал конька, которого я к нему подвел так услужливо. — Вы-то, надеюсь, знаете, что в сорок пятом в Лиенце, после выдачи Сталину казаков, всех их лошадей англичане расстреляли?

Этого я не знал и прямо-таки опешил:

— То-есть, как это?

— Вы о технологии этого мерзкого дела? — спросил он скорбно, но и слегка насмешливо. — Или о сути преступления?

— Прежде всего, разумеется, о сути: за что лошадок-то?..

— А за что в таком случае — казаков?

— Так, да, но это хоть как-то можно…

— Счастливый человек, если верите: можно!

— Согласен, и тут согласен, но кони, кони-то причем?

— В приговоре английского военного трибунала четко сказано: уничтожить, как носителей казачьего генофонда.

—  Носителей, это как бы — в прямом…

— Вы снова о технологии, но суть значительно глубже… А как их уничтожали? Да просто. Глубокий длинный ров вырыли, перед рвом привязали восемь с половиной тысяч коней, и тот же батальон, который избивал казаков, расстрелял из тяжелых пулеметов. Всех. До единого. Чтоэто был за батальон, надеюсь, знаете?

— Батальон-то — да, но вы говорите, английский военный трибунал…

— Да, Великобритании, да. Документ у меня имеется… нужен вам?

— Очень любопытно взглянуть, ну, — очень!

— Есть у вас мой номер? Нет?.. Запишите, — и, пока я доставал из сумки толстую записную книжку, пока добирался до чистого листка, он не то чтобы с укором в мой адрес — как бы с некоторой печалью за нас обоих, выговаривал. — Почему, и действительно, никогда не объявитесь?.. И что у вас — нет для меня хотя бы одного вашего сборничка?.. Других чуть не в спину с их трудами выталкиваешь, они несут и несут, а вас вот просить приходится.

— Нашлось бы место? — спросил с искренним сомнением.

Вспомнил его двухкомнатную, больше похожую на склад квартирешку: сплошные стеллажи с книгами, папками, коробками — неизвестно где спит, где ест… Когда ещё сподобимся получить из Штатов кубанские казачьи реликвии, а его уже сколько лет земляки из Нью-Джерси как только не одаривают: у него и уникальные документы, и знаки с орденами, и старинные кинжалы, о которых ходят легенды…

— Записали? Когда вас ждать?

Может, между нами ничего такого и не было, а все это, насчет кошки, которая меж нами якобы пробежала, выдумали тогдашние мои сотруднички?

Он же в корень смотрел: зачем ему, думал, помогать?.. Ведь все равно они его облапошат!

А так и вышло.

Тут только начни: сколько раз меня кинули спекулянты, прибежавшие ловить удачу на новую наживку, «на казачка», сколько раз обобрали! На станичный лад говоря: огорготали.

Сперва я переживал, возмущался, гневался, горевал, сокрушался и только потом постепенно успокоился и сам стал над собой, якобы над беспросветным лохом, даже посмеиваться: так оно и должно! Как иначе-то?

Начал кое-что понимать, когда на холодной московской улице чуть не посреди зимы у очень пожилой женщины с добрым лицом-ясными глазами купил букетик ландышей и спросил: с юга, мол? С родной сторонки?

Оказалось, из Подмосковья. Как сама она назвалась, — «природная огородница», у которой чего только не растет в доме зимой, а уж летом-то, летом!

— Все так и лезет из земли! — делилась со мной. — Само в руки просится. А секрет — молитва: дай, Господи, урожай сам-сто — для меня, работящей, для сродников помогающих, друзей приезжающих, а ещё для воров и всяких мошенников, чтобы и они могли пропитаться!

Помню, как тогда удивился: мол, этим-то зачем?

— Вот когда поймёшь, детка, увидишь, как тебе станет прибавляться!

Спылу-сжару, что называется, я написал о ней крошечный рассказ «Своя земля и в горсти спасёт», но только потом уже, спустя годы, стал доходить до меня смысл нашей с ней вроде бы случайной беседы…

И — прибавляется!

Работы.

Но разве это не основное?

Правда, — воришек вместе с тем! Правда, — мошенников!

Не то же ли, стал я теперь соображать, происходит не только со мной — с нами со всеми?

Тут главное — головы не вешать.

Не думать, что из России нынче все — только на вынос да на вывоз. Что скоро последнее утащут.

Не опустим рук — и нам маленько останется.

А много ли доброму человеку надо?

Тут мне придется прощения попросить: разговорился!

Но так совпало, что над памятником покойному другу Юре Кантемирову, Ирбеку Алибековичу, с которым и нынче мне беседовать интересней, чем с иными живыми мертвецами, тружусь в те годы, когда заодно пытаешься подвести уже и собственные итоги, что делать!

…Конференция началась, и я пытался вполуха слушать официальные речи, а впоглаза все-таки пробегать абзацы из «Боевого коня…» — так поразил меня Иван Григорьич своим сообщением.

Приготовишка! — думал о себе. — Получил от гроссмейстера?

И вот, вот: