Счастливая черкеска

— Все чаще вспоминаю, как работал отец… припоминаю его правила. Как говорится, жизненные. Не то, что не позволял себе переманить наездника — он вообще не брал тех, кто уже хоть что-то умел… ведь кто-то уже учил его? Грех, говорил отец, пользоваться плодами чужого труда. Пусть лучше кто-то моим потом воспользуется: когда я научу всадника всему, чему только могу научить. Когда я дам ему кусок хлеба: на всю жизнь. Теперь этот понятие забывается: кусок хлеба. А ведь раньше оно имело тот же смысл, что и мастерство. Как там нынче без конца чуть не на каждом канале «ящика»: я стану миллионером!.. А благодаря чему ты им станешь, парень?.. Каким способом? Добьешься своим трудом? Горбом заработаешь?.. Или у кого-то отнимешь? Раньше в цирке стеснялись этого, а теперь — прямой текст: беру тебя в номер, но ты мне будешь отстегивать. Дома — деревянными, за рубежом — валютой… И тут не только униженье мастерства — добираются как бы до самой основы… до души мастерства, а что оно — без души?.. Так вообще его изведем. Если человек будет делать деньги не на своем умении, а на хамстве. Мастера уйдут!.. Они, если хочешь, вымрут. Как мамонты…

Все продолжает говорить, а я гляжу на него, и, кажется, что никогда еще не видел в нем столько горечи… Раньше этот самый кураж, так необходимый на цирковом манеже, никогда не покидал его в обыденной жизни: светло-карие глаза дружелюбно посмеиваются, тонкая ниточка мушке терских усов всегда готова подчеркнуть только что слетевшую с губ шутку, а иронический тон никогда не отчуждает собеседника, более того — сближает с ним. Голос у Ирбека особенный: привычка успокаивать лошадей и внушать уверенность всадникам с годами придала ему как бы некую магию — само звучание его отзывается в душе благотворным умиротворением… Отчего вдруг не слышу его теперь?

Вроде бы оно и понятно: когда рушатся, как принято говорить, миры, до того ли соотечественнику, до того ли со ременнику?.. Что ему нынче — этот самый «двойной под живот»?.. Были, скажет, времена, да прошли!

…Вспоминаю, как четыре года назад еле уговорил известного певца Бориса Рубашкина прийти на репетицию мужского хора «Казачий круг». Европа успела наложить свой отпечаток на характер этого потомка донских казаков — время свое ценит, и в самом деле, как деньги… Но стоило ребятам запеть!.. «Ноты, господа?.. Вы имеете ноты этих песен?» — заговорил взволнованно. Слегка насмешливый ответ был: «Откуда?.. Это все от бабушек — собрали по дальним станицам. Ездим, слушаем, стараемся им подпеть, а они, дай Бог им здоровья, поправляют… Вспоминают, как пели мужчины, стариков-то казаков почти нет… не дожили!»

Об этом-то Рубашкин, гражданин Австрии, знал хорошо: почему не дожили. С ним тогда ездил живущий в Болгарии Александр Притуп — конферансье Рубашкина и его сердечный друг. Может быть, Борису, человеку деловому и кое в чем достаточно жесткому, бывает нужен рядом такой человек? Лирик и, пожалуй, мечтатель.

Сперва рассказал мне, откуда его фамилия: высадившийся в Тамани вместе с первыми запорожцами его предок поспорил, что надвое развалит дубовый пень, да только притупил шашку.

— А вы на Кубани пока и не были? — дружелюбно укорил Александра.

— Пока, к сожалению, не удалось, но я должен, вы понимаете, должен, — не без напора заговорил Притуп. — Перед смертью отец мне даже план начертил. Куда я должен приехать… это по дороге на Новороссийск. В девятнадцатом они отступали и никак не могли прорваться через ущелье: пулеметы им били во фланг. И тогда они пошли на джигитскую уловку. Каждый с одной стороны седла привязал две петли, и все повисли вдоль лошади — параллельно земле. Спрятались. За лошадьми — не видать! Красные решили, что скачет табун без седоков, бросились ловить лошадей… Тут-то казачки и вынырнули наверх, и ударили в шашки.

Кровавая наука. Жестокое мастерство.

Тогда оно было вопросом жизни и смерти.

Почти в тех же местах, куда непременно собирается поехать Александр Притуп, под Горячим Ключом живет мой старый друг Сергей Прохода. Дед его, полный георгиевский кавалер, все четыре креста получил в «германскую» за то, что сумел доставить четыре срочных пакета — всякий раз на виду у противника. После первого выстрела он разбрасывал руки, откидывался назад и начинал медленно сползать набок. Второго выстрела, как правило, уже не было: коварный враг превращался в доверчивого зрителя. Когда, наконец, казак свалится? Вот уже и голова бьется о землю — окончательно упасть мешает только стремя, в котором застряла нога… ну?!

А у него, посмеивался, когда землякам потом об этом рас сказывал, чуть ли не главная забота: чтобы из-за пазухи папаха не выпала — как же потом вручать пакет без папахи? Без папахи — никак нельзя!

В общем, было что казакам показывать немцам потом уже в гамбургском цирке, было.