Папа вынимает из чемодана осколок, который я взяла на память, кладёт на стол, все смотрят, и у всех разные лица, потому что Анночка с Мишенькой ещё не понимают, что такое сейчас Петергоф!
— Мартышка взяла на память, — говорит Папа Маме.
Мамочка берёт его в руки, у неё начинает дрожать лицо.
Бабушка вообще закрыла лицо руками.
— А мы в «Норде» были! — говорю быстро. — Папка мне всё рассказал — и про чай с пирожным и с дядей Шурой, и про открытую машину, и про букет астр!
Мамочка улыбается Папе, у неё есть такая улыбка, только для него! А Папа тоже ей улыбается улыбкой, которая только для неё! И Бабушка улыбается.
— Тебе дядя Миша скрипку подарил? — опять улыбается Мама.
— Да! — говорю. — Самую лучшую дедушкину скрипку! И ещё ужасно много всего очень нужного к ней!
— Самая лучшая — «Маджини», а ты «Вильома» выбрала, — спорит Папа.
— Нет! — говорю очень уверенно. — У «Маджини» трещинка, так что о ней и говорить нечего!
Папа уехал на работу, все разошлись, а мы с Мамочкой сидим у них на кровати в спальне за буфетом.
— Мамочка, я так много хотела тебе рассказать, — говорю. — Но самое главное — это про Папу и про дядю Мишу.
— А что про Папу ты хотела рассказать? — улыбается Мамочка.
— Когда мы были в Ленинграде, он всё время, каждую минуту обо мне думал и заботился, но старался делать это так, чтоб совсем было незаметно. Понимаешь?
— Да! Он — удивительный!
Сидим молчим, Мамочка меня обнимает.
— Ты поцеловала дядю Мишу при встрече? — вдруг спрашивает.
— Конечно поцеловала! — удивляюсь я.
— И что он тебе сказал? — опять спрашивает Мамочка, но такое чувство, что она про это что-то знает.
— Он сказал очень странную вещь, — говорю. — «Неужели тебе не противно целовать такого старого пня, как я?»
— Да! — грустно кивнула Мамочка. — Он и мне всегда так говорит. А как они с Папой встретились?
— Как… — Я чуть не сказала, «как дураки», — как-то странно — стояли и жали-жали друг другу руки. Но зато, — радуюсь я, — они очень хорошо прощались! Так хорошо обнялись!
— Значит, он немножко оттаял от встречи с вами! — Мама улыбается, но так грустно это говорит. — Дядя Миша такой нежный, такой добрый, чуткий, он замечательный, но очень всегда был сдержан в проявлении чувств.
— А я, знаешь, Мамочка, никак не могла ему сказать, как я его люблю, как мы все его любим, но при прощании вдруг… сказала!
— Молодец! Как замечательно, что ты это сказала! — Мамочка так радуется, что я не могу рассказать ей последнее.
Поезд трогается, он стоит один, смотрит на нас так неотрывно, как будто хочет запомнить всё-всё навсегда, потому что больше нас не увидит. Он всё дальше и дальше!
Я не хочу её печалить.
А вдруг мне показалось?
Спящая красавица
Опять едем в лагерь, но путевок только две — бедная Анка, и я без неё скучаю, и она без меня. Но Мамочка сказала, что в будущем году она снимет дачу на всё лето — целых три месяца. Будем с Бабусей в лес ходить, на речку — все научимся плавать. Грибы и ягоды будем собирать. Мы с Анкой ужасно обрадовались!
Ещё Мама сказала, что откуда-то звонили и просили, чтобы я взяла в лагерь скрипку. Я рассердилась и говорю Мамочке, что они, наверное, обалдели — у меня ведь каникулы! Какая скрипка!
Мамочка засмеялась и сказала, что, может быть, они не так уж и «обалдели», потому что в лагере будет оркестр и репетировать он будет в мёртвый час. Ну, думаю, тогда можно скрипку взять. Потому что нет ничего глупее, чем мёртвый час! Все расходятся по палаткам, ложатся на свои кровати и начинают болтать, играть, хохотать. Почему нельзя в это же время на воздухе или, ещё лучше, в лесу побегать, поиграть, на траве поваляться? Дурацкие правила — ведь нам не по три года!
Мы уже несколько дней в лагере. Я никогда не представляла, что смогу здесь быть такой
Оркестр мне понравился — особенно нравится идти туда через пустой, совсем пустой и тихий лагерь.
Ещё в этом году появился спортивный кружок — вот куда бы я пошла с радостью, но туда почему-то не берут девочек. Я об этом всё время думаю — что-нибудь придумаю!
Ёлка ходит в кружок лепки, они там из пластилина что-то делают. А я страшно не люблю пластилин — от него руки становятся совсем чужие и такие грязные, что хуже не бывает. Но мне очень интересно, что там Ёлка лепит. Ведь она хорошо рисует — значит, и лепит хорошо. Я у неё несколько раз спрашивала: «А что ты там лепишь, расскажи!» Она всегда отвечает примерно так: «Да так, всякие пустяки!»
Я несколько дней терпела, а потом не выдержала — подошла к ней после завтрака и говорю:
— Ёлка! Ну покажи, что ты лепишь… Я тебе сестра или нет?
Ёлка очень удивилась, подумала и говорит:
— Пойдём! — И привела меня в свой кружок.