Счастливая проститутка. Моя история

Все остальные девушки выглядели подавленными. «Полегче, Ксавиера, – сказали они. – Это все очень серьезно».

Но для меня это стало последней каплей. С нами обращались, как с последними шлюхами, все мы были в угнетенном состоянии, мой голый зад под пальто буквально превратился в ледышку, а тут этот кой (разговорное название полицейского. – Ред .) хочет прокатиться на дармовщинку. В раздражении он неохотно отодвинулся от меня, его пыл заметно охладел.

Было около часа ночи, когда мы прибыли к зданию участка, и нас опять погнали, как стадо, по замызганным ступенькам в грязное помещение, где лейтенант Гринлиф, эта большая, лысая обезьяна, арестовавшая меня, снял свой плащ и сел за стол.

Нам разрешается сделать пару коротких звонков, сказали они нам, но проблема была в том, что мне некому было позвонить, кроме Пауля Линдфилда. Это был надежный парень, с которым я познакомилась в Майами и с которым с Рождества постоянно встречалась.

Несмотря на поздний час, я надеялась, что он не откажет в помощи, потому что он был мой преданный друг. «Пауль, – сказала я. – Ужасно извиняюсь за то, что беспокою тебя в такой час, но я попала в серьезную передрягу. Меня арестовали, я очень нервничаю и не знаю, как быть».

Меньше всего на свете я ожидала получить от него такой ответ: «Я не желаю ничего слышать об этом, – сказал он. – Не говори им, что ты звонила мне, не упоминай моего имени и уничтожь мой телефон, прежде чем они конфискуют твою записную книжку».

Это еще раз показывает, как можно полагаться на мужчин: когда вам нужна рука помощи, он бросает вас на произвол, предоставляя выкарабкиваться самой.

Время медленно тянулось в полицейском участке, и ничего не происходило, кроме того, что мы были очень голодны и мерзли целую вечность. Наконец они решили допросить нас по одной.

Жоржетта стала быстро шептать мне на ухо: «Отрицай, что тебе за это заплатили, – что было истинной правдой, потому что у нас отобрали все деньги в тот вечер. – И не говори им, кто ты и где живешь». Когда подошла моя очередь, молодой полицейский-ирландец усадил меня на стул и спросил мое имя. Вопреки советам Жоржетты, я назвалась. У меня не было других вариантов. «Адрес, возраст и профессия?» – выяснял он. Профессия? Вопрос показался мне настолько неуместным, что я ответила: «Нимфоманка». А этот здоровенный идиот попросил меня повторить это сложное для него слово по буквам. «Н-и-м-ф…» – начала я, и девушки грохнули от смеха, и даже два детектива, дремавшие в креслах, начали хохотать.

Несмотря на свою шутку, я была удручена всем происходящим, и, кроме того, там было просто холодно. Я так устала, что легла на один из столов и, свернувшись калачиком, попыталась уснуть. Позади моего импровизированного ложа полицейский допрашивал Жоржетту, насколько я могла слышать. Они даже не спрашивали ее имени, потому что она была одной из самых известных мадам Нью-Йорка в то время.

«Эй, ты не написал правильно ни одной буквы на целой странице», – услышала я, как она говорит копу. В ответ полицейский обиделся: «Ну да, а как тут сосредоточишься? – он указал на меня. – Взгляни на эту деваху, которая лежит на столе, уставив свой голый зад прямо мне в лицо».

Около 5 часов утра нас опять запихнули в полицейские авто, и на этот раз мы поехали в даунтаун в Томбе – мой первый визит туда, где прошли через всю эту канитель снова, заполняя бумаги и рассказывая о себе. Только это было еще более отвратительное место, чем полицейский участок, набитое грабителями, хулиганами, пьяницами, наркоманами, просто дерущимися и уличными проститутками.

Нас сфотографировали и подвергли ужасно унизительному медицинскому осмотру, который бесцеремонно выполнила громадная гороподобная матрона.

Мы должны были наклоняться вперед, назад, раздвигать ноги так, что если бы мы прятали что-либо в наших вагинах, все просто выпало бы из них. Затем нам было приказано принять душ, хотим мы этого или нет, и всех рассадили по разным камерам. Люди в них болтали, кашляли, кого-то рвало – и все это на фоне самой ужасной обстановки.

В камере рядом со мной черная девочка лет пятнадцати все время умоляла меня дать ей сигарету, хныкая и говоря с южным акцентом, что она употребляет наркотики с двенадцати лет. Она твердила, что не оставит меня в покое, пока я не выполню ее просьбу. У одной из наших девушек нашлось несколько сигарет, и мы передали их ей из рук в руки, чтобы только не слышать ее дрожащего голоса.

Было жутко холодно сидеть на скамейках, ночь тянулась бесконечно медленно, и не было никакой возможности уснуть. Около восьми утра нас перевели в еще более жуткую камеру, полную устрашающего вида уличных проституток-негритянок в длинных сапогах, в крашеных париках и кожаных мини-юбках. Жуткий запах их тел вызвал у меня удушье, и я постаралась задержать дыхание.