Счастливая семья

Мама, которая до этого не имела дела с саркофагами и святыми, тем более заморскими, подсмотрела, как со святым общаются другие – люди подходили, осторожно трогали крышку, закрывали глаза, читали молитву или просто молчали. Мама тоже подошла, положила руку и закрыла глаза. Но потом решила, что лучше уж держать ситуацию под контролем, как она привыкла, и глаза открыла. И то, что она увидела, привело ее в крайнее возмущение. Рядом стояла девочка лет пяти, худенькая, бледненькая, и целовала крышку саркофага. Мало того что ребенок был один, без родителей, без бабушки, так еще и собирал все возможные бактерии с крышки. Мама оглянулась в поисках взрослых, которых не обнаружила, и взяла воспитание на себя.

– Не облизывай крышку, – сказала она девочке по-русски, как говорила Симе, чтобы та не прислонялась губами к поручням в автобусе, к стеклу в маршрутке и другим опасным поверхностям. Девочка не поняла и продолжала целовать крышку.

Тогда мама решительно положила руку на крышку, как раз на то место, куда девочка прилипала губами. Она так и с нами делает – закрывает рукой острые углы стола и стульев, прикрывает столешницу, если Сима может в нее врезаться. Девчушка остановилась.

– Где твои родители? – строго спросила мама, доставая из сумки влажные салфетки и протирая застывшей от ужаса девочке руки и лицо. При этом мама говорила по-русски, поскольку ей даже в голову не пришло обратиться к ребенку на другом языке. Надо признать, девочка все понимала. Если не вербально, то тактильно уж точно – рука у мамы тяжелая, и если уж она вытирает нам рот, то делает это с усердием. И взгляд у нее при этом очень строгий. Такой строгий, что сразу поймешь все без слов. Девочка и поняла, покорно подставив мордашку.

Мама уже собиралась ее удочерить, но не успела – девочку забрала бабушка, которая смотрела на маму, как на врага. А мама смотрела на нее, как на врага, который подверг ребенка риску подхватить все известные на свете бактерии, включая самые редкие и не изученные наукой.

Поскольку очередь начала роптать, маме пришлось тоже уйти. Тетя Наташа встретила ее на выходе.

– Ну что? Попросила? – спросила тетка с живым интересом.

– Кого? – не поняла мама.

– Спиридона!

– О чем?

– О чем хотела. И чтобы я не храпела.

– Ну да, – сказала мама, чтобы не расстраивать тетю Наташу.

– А лбом приложилась? – уточнила тетка.

– Нет, только руку держала. А что – надо было лбом?

– Конечно! – расстроилась тетка. – Если лбом, то он услышит! Получается, зря сходили?

– Не зря. Храпеть вы точно не будете! Он ведь святой, так что услышал мои молитвы, – заверила мама тетю Наташу.

То ли помог святой Спиридон, то ли тетя Наташа оказалась столь внушаемой, но в эту ночь мама спала спокойно – тетка не захрапела ни разу.

Мы прожили на острове три месяца. Папа с местным загаром стал похож на ящерицу, а я на его сына – геккона. Тетя Наташа воспылала страстью к дяде Боре, но упорно списывала все на святого Спиридона, который указал ей ее судьбу, то есть прожить с мужем до конца жизни. Дядя Боря по вечерам учил жену играть в бридж. Сима заговорила по-гречески, чем приводила в восторг Финиту. Моя сестра была единственным человеком в доме, с кем домработница могла переброситься парой слов. Мама научила Антонио делать домашний творог и печь сырники. Они разработали детское меню (от молочного супа Антонио чуть не упал в обморок), и теперь в их таверну сбегались мамы со всей округи – на полноценный детский завтрак.

Несмотря на отсутствие поломок и других мелких неприятностей, папина переписка с Эммой не прекращалась – они обсуждали книги (оба оказались поклонниками мемуаров английских политических деятелей), кино и погоду.

Под нашей крышей ласточки свили гнездо, из которого выглядывали желтые голодные галдящие рты. Папа чуть не плакал от умиления и готов был усыновить всех птенцов. Ящерицу, которая приползала к нам по вечерам под фонарь на веранде, папа назвал Инной. И встречал как родную, заранее включая свет, чтобы для Инны был готов свежий ужин. Соль, Перец и Уксус тоже жили на нашей веранде – мама расстелила им старый плед, на котором они спали. Уксус родила троих котят, и Сима была счастлива – ведь у нас теперь было целых шесть кошек. Мама кормила всю эту странную кошачью семью, в которой воспитанием котят занималась не Уксус, а Соль. Соль оказалась доброй и терпеливой нянькой, хотя, возможно, она приходилась котятам теткой.

– Нам пора, – сказала мама однажды, когда нам казалось, что мы будем жить на этом острове всегда.

– Что пора? – уточнил папа, который в этот момент стоял с моим сачком, на котором сидел богомол и смотрел ему прямо в глаза. Да, папа вдруг полюбил богомолов – за инопланетный взгляд, за буддистское спокойствие.

– Пора уезжать, – сказала мама.